Исповедь - Жан-Жак Руссо (1765-1770)

Исповедь
Исповедь — самый известный любовь в вселенской литературе. Это последнее произведение величавого французского философа; он считал его беспримерным и максимально честным изучением людской души. «Я пытаюсь продемонстрировать своим собратьям 1-го человека во всей истине его природы, — и данным человеком буду я», — сообщает он. Начав повествование с самого рождения, Руссо ведает о собственном детстве и молодости, о том, как ему довелось пробиваться в чуждой социальной среде. В светских салонах он испытывает себя чужаком, в деяниях приятелей усматривает агрессивные козни. Он совершает невысокие действия, неприкрыто сознается в них, ловит самого себя на противоречиях. Исповедь преобразуется то в любовь, то в трактат, то в обвинительное заточение, а дуализм эмоций оборачивается чуть ли не наиболее ранешным проявлением диалектики ощущения. Быть имеет возможность, как раз в следствие этого смелый правдолюбец Лев Толстой считал данный любовь недостижимым прототипом литературного душеизлияния. «Кто даст мне отдохнуть в Тебе? Кто даст, дабы зашел Ты в сердечко мое и опьянил его так, дабы запамятовал я все зло свое и обнял целое благо свое, Тебя? Собственно что Ты для меня? Сжалься и дай болтать.»

Исповедь - Жан-Жак Руссо читать онлайн бесплатно полную версию книги

У меня были письма, я отнес их, и меня тотчас отвели в убежище для новообращенных, чтобы наставить там в той религии, за которую я получал свое пропитание. При входе я увидел тяжелую дверь с железными засовами, и лишь только я вошел, ее заперли на двойной поворот ключа. Такое начало показалось мне более внушительным, чем приятным, но не успел я над этим задуматься, как меня уже ввели в довольно обширную комнату. Там я вместо всякой мебели увидел в самой глубине деревянный алтарь с возвышающимся над ним распятием, а вокруг четыре или пять, тоже деревянных, стульев, которые казались натертыми воском, – так они лоснились от долгого употребления.

В этом зале для собраний находилось четверо или пятеро ужасных бандитов, моих товарищей по обучению, походивших скорее на воинов сатаны, чем на людей, взыскующих стать детьми божьими. Двое из этих негодяев, выдававшие себя то за евреев, то за мавров, признались мне, что проводят свою жизнь в странствиях по Испании и Италии и переходят в христианскую веру всюду, где это выгодно. Потом открылась другая железная дверь, которая разделяла на две части большой балкон, возвышающийся над двором. Вошли наши новообращенные сестры, которые, подобно мне, были на пути к возрождению не посредством крещения, а посредством торжественного отречения. Это были отъявленные распутницы, самые отвратительные потаскухи, какие когда-либо оскверняли своим непотребством лоно церкви господней. Только одна из них показалась мне хорошенькой и довольно привлекательной. Она была приблизительно моих лет, может быть – на год или на два старше. У нее были плутовские глаза, и они встречались иногда с моими. Это внушало мне желание с ней познакомиться, но в течение почти двух месяцев, которые она еще пробыла в этом доме, где до меня уже находилась целых три месяца, у меня не было никакой возможности к ней приблизиться: так строго наблюдала за ней наша старая надзирательница и так осаждал ее святой миссионер, хлопотавший о ее обращении с большим рвением, но не особенно ловко. Надо полагать, что она была до крайности тупа, хоть и не производила такого впечатления, – потому что никогда обучение не продолжалось так долго. Святой человек все не признавал ее достаточно подготовленной к отречению. Однако ей надоело заключение, и она объявила, что христианкой или нехристианкой, но она хочет выйти из этого убежища. Пришлось ловить ее на слове, пока она еще соглашалась перейти в другую веру, из боязни, что она взбунтуется и не захочет креститься.

Маленькая община была собрана в честь вновь прибывшего. Нам прочли краткое поучение: меня призывали возблагодарить бога за милость, которую он мне оказывает; остальных пригласили присоединить свои молитвы к моим и наставлять меня своими примерами; затем наши девственницы вернулись в свое заточение, а у меня осталось достаточно времени удивляться, сколько мне угодно, тому, что я сам очутился под замком.

На следующий день нас опять собрали для поучения, и только тут я в первый раз начал раздумывать о том шаге, который собирался сделать, и об обстоятельствах, побудивших меня к этому.

Перейти
Наш сайт автоматически запоминает страницу, где вы остановились, вы можете продолжить чтение в любой момент
Оставить комментарий