Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон (2015)

С философской точки зрения реакция Эйнштейна представляется зеркальным отражением позиции антирелятивистов, истолковывавших (или ошибочно истолковывавших) его теорию относительности как провозвестницу конца определенности и абсолюта в природе. В действительности сам Эйнштейн полагал, что теория относительности приводит к более глубокому пониманию определенности и абсолюта (того, что он назвал инвариантностью), основанному на объединении пространства и времени в одну четырехмерную структуру. Напротив, квантовая механика строилась исходя из неопределенности, лежащей в основании природы, где события могут описываться только в терминах вероятностей.

Нильс Бор, который стал главой квантово-механического движения со штаб-квартирой в Копенгагене, впервые встретился с Эйнштейном в 1920 году, когда приезжал в Берлин. Он появился в квартире Эйнштейна вместе с датским сыром и маслом и очень быстро перешел к обсуждению роли случая и вероятности в квантовой механике. Эйнштейн выразил озабоченность в связи с “отказом от непрерывности и принципа причинности”. Бор был смелее, ступив на эту зыбкую почву. В свете известных фактов, возразил он Эйнштейну, “единственная оставшаяся возможность” – отказ от строгого соблюдения принципа причинности.

Эйнштейн признался, что, хотя он и обеспокоен, на него производит глубокое впечатление прорыв, совершенный Бором при объяснении структуры атома. “Я и сам мог бы прийти к чему-то похожему, – посетовал Эйнштейн, – но если все это и на самом деле правда, значит, физика кончилась”40.

Хотя идеи Бора смущали Эйнштейна, сам неуклюжий и непринужденный датчанин очень располагал к себе. “Нечасто в моей жизни случалось, чтобы человек просто своим присутствием доставлял мне такую радость”, – написал он Бору после его визита, добавив, что он с удовольствием представляет себе его “радостное мальчишеское лицо”. Столь же увлеченно он говорил о Боре и за его спиной. “Здесь был Бор, и я увлекся им так же, как вы, – написал он их общему другу Эренфесту в Лейден. – Он чрезвычайно впечатлительный парень и передвигается по миру как будто в трансе”41.

А Бор, со своей стороны, преклонялся перед Эйнштейном. Когда в 1922 году было объявлено, что они один за другим стали обладателями Нобелевской премии, Бор написал Эйнштейну, что его радость еще больше, поскольку Эйнштейн, учитывая его “фундаментальный вклад в ту специфическую область, где я работаю”, добился признания первым42.

Следующим летом по дороге домой из Швеции, где он читал Нобелевскую лекцию, Эйнштейн остановился в Копенгагене, чтобы повидать Бора. Бор встречал его на вокзале, намереваясь на трамвае отвезти домой. По дороге они заговорились. “Мы сели в трамвай, но разговор был столь оживленным, что заехали мы слишком далеко, – вспоминал Бор. – Мы вышли и отправились в обратный путь, но опять заехали слишком далеко”. Они ни на что не обращали внимания, уж слишком увлекательным был разговор. По словам Бора, они “ездили туда и обратно, и можно себе представить, что думали о нас люди”43.

Это было нечто большее, чем просто дружба. Их отношения перешли в сложную интеллектуальную взаимозависимость. Начав с расхождения во взглядах на квантовую механику, они расширили тему споров, перейдя к связанным с этим вопросам о науке, теории познания и философии. “За всю историю человеческой мысли не было более значительного диалога, чем тот, который многие годы вели Нильс Бор и Альберт Эйнштейн о смысле квантов”, – сказал работавший с Бором физик Джон Уилер. Английский специалист по социальной философии и писатель Чарльз Перси Сноу пошел еще дальше. “Никогда еще не было столь содержательных интеллектуальных дебатов”, – утверждает он44.