Лимонов - Эммануэль Каррер

Этот разговор так возбудил Березовского, что он тут же обзванивает шестерых коллег-олигархов – самых могущественных людей в России. И предлагает им временно забыть о своих разногласиях (самый острый конфликт на тот момент существовал между ним и Гусинским: их многочисленные службы охраны вели между собой кровопролитную войну) и объединить усилия, чтобы помочь переизбраться старому царю. Эти семеро бросили на избирательную кампанию все свои финансовые и медийные ресурсы, а им тогда принадлежала почти вся российская пресса. Газеты и журналы, радиостанции и телеканалы принялись вбивать в мозг избирателям одно и то же: или Ельцин, или хаос. Или Ельцин, или возврат в прошлое. И чтобы припугнуть тех, кто начал идеализировать коммунизм, круглыми сутками гоняли по эфиру ужасающие документы о ГУЛАГе, об организованном Сталиным голоде на Украине, о массовых убийствах в Катыни. Государство не жалеет денег на производство грандиозных романтических кинополотен о сталинских чистках, вроде «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова. Мне очень нравится этот фильм, однако я представляю, какое негодование он должен был вызвать у Лимонова, если тот его видел. Эдуард терпеть не может Михалкова, выходца из знаменитой семьи культурной номенклатуры. Михалков дружил с диссидентами, если это не сулило неприятностей, при любом режиме умел оставаться в фаворе и вполне логично превратился в официального трубадура контрреволюции. Дачи под летним солнцем, большие счастливые семьи, безмятежно текущие дни, и плутоватый политкомиссар, который то ли из зависти, то ли из фанатизма пускает эту жизнь под откос: это сталинский фильм наизнанку, и уж если на то пошло, то Эдуард предпочитает нечто более откровенное. В кино сталинской эпохи таких обманок не было, в нем чувствовалась подлинность воспоминаний детства, вдохновлявших его авторов.

Членов НБП, ровесников Захара, мутит от этой массированной пропаганды, очерняющей все, что их научили любить, и рушащей идеалы, за которые их родители клали жизни в борьбе с нацизмом. Что делать с наполняющим их чувством отвращения, какую форму ему придать? Им хотелось услышать это от лидера, но Эдуард, убежденный, что менять Ельцина на Зюганова бессмысленно, потому что оба хуже, не находит ничего лучше, чем объединиться со «Сталинским блоком», группой еще более маргинальной, чем НБП. И в довершение абсурда на президентскую гонку от этой странной компании выставляется некий Виктор Джугашвили – не просто внучатый племянник Сталина, но и – с трубкой и усами – практически его двойник.

Перед вторым туром выборов (в промежутке у Ельцина случился инфаркт, который его окружение тщательно скрывало) надо было объяснить однопартийцам, за кого голосовать, и тут Лимонов удивил их еще раз, изложив теорию, согласно которой чем больше страна погружается в хаос, тем ближе революция. Следовательно, надо отдавать голоса Ельцину. Эта политическая эквилибристика обернется для Эдуарда слухами о том, что, несмотря на провокативность его поведения, он на самом деле подкуплен Кремлем, и данный эпизод в конечном счете приведет его к выводу, что парадоксов в политике следует избегать. Широкие массы не чувствуют нюансов, и Мein Kampf – прекрасное тому подтверждение.

В целом же вся предвыборная суета оставляет ощущение, что у Эдуарда едет крыша, и это на самом деле – правда, потому что от него только что ушла Наташа.