Лимонов - Эммануэль Каррер

Вечером 23 октября 2002 года его сокамерники смотрели по телевизору детектив. Такие фильмы они обожали, хотя Эдуард много раз пытался их убедить, что это кино для них оскорбительно: менты изображены в них героями, преступники – настоящими чудовищами, а все знают, что это не так. Но тщетно: от телевизора их было не оттащить. И вдруг фильм прерывается, и под драматическую музыку диктор объявляет, что в Москве актеры и полный публики зал одного из театров только что были взяты в заложники чеченскими боевиками. Зэкам на это наплевать, реальная жизнь интересует их меньше, чем дурацкие фильмы, и они уже готовы выключить телевизор, но Эдуард возражает и смотрит один новостной выпуск за другим, стараясь не упустить ни малейшей подробности из того, что произойдет в ближайшие пятьдесят семь часов вплоть до газовой атаки, предпринятой ранним утром 26-го против восьмисот человек, находившихся в театре, – и террористов, и заложников.

Ясно, что эта история вызывает у него повышенный интерес потому, что его самого обвиняют в терроризме, его собственный процесс не за горами и что паранойя, захлестнувшая страну после теракта на Дубровке, его ситуацию только усугубит. Но также и потому, что на фоне горы трупов, оставшихся после операции спецслужб с применением отравляющих газов, преступления его соседей по нарам выглядят детскими шалостями. Впоследствии он часто будет прибегать к этому сравнению: преступления, совершенные в состоянии аффекта или под воздействием алкоголя, за которые совершившие их будут расплачиваться всю жизнь, и преступления государства, за которые выдают награды. Но больше всего в его записях, сделанных в дни трагедии на Дубровке, поражает то, что он, основываясь лишь на данных теленовостей, приходит к тем же выводам, что и женщина, с которой он не был знаком, а если бы и был, то она ему, скорее всего, не понравилась бы. Речь идет об Анне Политковской, наблюдавшей за происходящим с гораздо более близкого расстояния. Как и она, он с самого начала опасается, что развязка будет кровавой. А когда этот момент наступил, он, в своей камере в саратовской тюрьме, догадывается, как и Анна, что официальные лица лгут, что жертв гораздо больше, чем объявлено, и что спасать людей никто даже не пытался. Когда все было кончено, Путин, сопровождая свои слова мужественным движением подбородка, объявляет: «Столкнувшись с террористической угрозой, мы пойдем на любые жертвы, но не позволим им сделать свое черное дело, пусть и не надеются!» И в этот самый момент и Эдуард, и Анна вспоминают о настойчивых слухах, согласно которым жуткие теракты 1999-го совершили не чеченцы, а ФСБ – с ведома президента, – и в один голос называют его «фашистом». Насколько я знаю, это единственный раз, когда Эдуард вложил в это слово негативный смысл.

Маленькая Настя приезжает к нему из Москвы на свидание: всего полчаса, и между ними – стекло. Ей двадцать лет, она очень мило выглядит в своей китайской курточке, с длинной черной косой. Девушка рассказывает о факультете журналистики, куда недавно поступила, и о том, как она зарабатывает деньги на учебу: продает мороженое, ухаживает за собаками в лаборатории. Настя спрашивает, не будет ли он против, чтобы она завела питбуля. Он, смеясь, соглашается:

«Я предпочитаю, чтобы ты привела в дом собаку, чем какого-нибудь парня».