Мама на выданье - Даррелл Джеральд (1996)

Я вздохнул. Мой немец был лишен чувства юмора; во всяком случае, оно пребывало в состоянии покоя. Быть может, осторожный поиск при помощи «волшебной лозы» позволит мне обнаружить бурный поток веселья?

— Не обращайте внимания,— сказал я.— Люблю иногда пошутить.

— Пошутить,— вдумчиво повторил Людвиг, как будто впервые услышал это слово.— Да-да, конечно, шутить — хорошо, нельзя все время быть серьезным. Шутки вызывают смех.

Я глотнул бренди и присмотрелся к моему новому знакомцу. Приятное лицо, большие, искренние, добрые глаза, в которых, правда, было что-то от испуганного кролика. Он производил впечатление человека, который постоянно озирается, ища взглядом .воображаемого врага. Или, быть может, опасный микроб.

— Могу я называть тебя просто Людвиг? — спросил я.— Меня зовут Джерри.

— С удовольствием.— Он мило улыбнулся и кивнул. Я решил продолжить испытание:

— Скажи, Людвиг, к кому я здесь в гостинице могу обратиться с жалобой?

Он посмотрел на меня с испугом:

— Жалобой? Ты собираешься жаловаться?

Пальцы Людвига, сжимающие стакан, дернулись, как если бы оправдались его худшие ожидания.

— Я в том смысле, что если бы что-то случилось,— объяснил я,— к кому следует обратиться?

— Обратись ко мне,— горячо произнес Людвиг,— я все сделаю.

— Послушай,— терпеливо произнес я.— Предположим, мне не нравится цвет ковра в моем номере, кому я должен жаловаться?

— Я могу поменять мебель,— успокоил меня Людвиг.— Но ковер прочно прикреплен к полу. Если хочешь, завтра переведу тебя в номер с другим цветом ковра.

— Я не намерен переходить в другой номер. Мне нравится мой ковер.

— Но ты сказал...— начал он.

— Я пошутил насчет ковра.

На лице Людвига появилось такое выражение, словно его миновала опасность попасть под колеса быстро движущегося экипажа.

— Пошутил,— вымолвил он.— Ну конечно, пошутил. Он облегченно рассмеялся.

— Но у меня претензии к душу,— сказал я. Облегчение испарилось, уступив место нервозности.

— К душу? А что с ним такое? — тревожно осведомился он.

— Каждый раз, когда я включаю его, он норовит ошпарить мне глаза, а я не застрахован от такого рода несчастных случаев,— объявил я.— И вообще, струя направлена в одну сторону, а не могу же я каждый раз становиться в передней, когда хочу помыться.

— Ты опять шутишь? — спросил Людвиг с надеждой в голосе.

— Увы, не шучу,— мрачно ответил я.— Сегодня утром меня между глаз ударила такая сильная горячая струя, что я уже хотел звонить администратору, чтобы прислали собаку-поводыря, которая довела бы меня до столовой.

— Сейчас же распоряжусь, чтобы исправили,— сказал Людвиг, проглотил свое пиво и исчез со скоростью перекати-поля, сплетенного из оголенных нервов.

В тот день я больше не видел его до самого вечера, когда, пожалуй, не слишком разумно решил отметить канун своего рождения несколькими стаканчиками бренди. Этот напиток способен прояснить ваш мозг, как если бы в голове зажегся некий диковинный яркий огонь, но он может также заставить ваш язык нести всякую околесицу. Я сидел один в огромной тихой гостиной, пытаясь что-то сочинить, когда Людвиг вдруг возник передо мной; толстый мягкий ковер приглушил его шаги, как будто он шел по снегу.

— Привет,— сказал Людвиг, серьезно глядя на меня.— Что-то ты поздно засиделся.

— Не спится, вот сижу и пробую писать,— сообщил я.— Нажми кнопку, и словно джинн из бутылки появится ночной дежурный, неся мне бренди, а тебе — что сам закажешь.

Он нажал кнопку и сел напротив, направив на меня слегка озабоченный взор.

— Ты много пишешь,— заметил он.

Чем вовсе не доставил мне удовольствия, поскольку последние полчаса я хмуро таращился на последнюю написанную фразу, соображая, что писать дальше. Я сердито захлопнул блокнот.

— Ага,— сказал я,— много. К сожалению, обилие иностранцев в Борнмуте вредно действует на мой стиль.

— Стиль? Что это?