Белларион - Сабатини Рафаэль

— Вовсе нет. Я в ваших руках, плененный и беззащитный. Я не требую снисхождения — вполне возможно, вы решите, что я не заслуживаю его, — я надеюсь на снисхождение. Это все.

Брат и сестра внимательно смотрели на своего дядю и, пожалуй, впервые их взорам предстал не могущественный правитель, а всего лишь пожилой, сломленный несчастьем человек.

— Я не намерен судить вас, — после короткой паузы сказал Джанджакомо, — и рад, что такая ответственность не ляжет на мои плечи. Возможно, вы успели забыть, что мы родственники, но я это прекрасно помню. Где его высочество Вальсассина?

Теодоро отшатнулся от них.

— Неужели вы отдадите меня на милость этого негодяя?

Принцесса Валерия холодно взглянула на него.

— Он заслужил немало почестей с тех пор, как на словах согласился стать вашим шпионом. Но тот титул, которым вы только что наградили его, пожалуй, наивысший из всех, которых он удостоился. Казаться негодяем в глазах негодяя означает быть честным человеком для всех честных людей.

Гримаса злобы исказила бледное лицо Теодоро, но он ничего не успел ответить ей, поскольку дверь в комнату открылась и на пороге появился Белларион.

Он вошел, поддерживаемый двумя швейцарцами, и за ним по пятам следовал Штоффель. На нем не было доспехов, правый рукав его кожаной куртки был разрезан и болтался пустым, а на его груди выпячивался горб в том месте, где его рука была прибинтована к телу. Он был очень бледен и с трудом передвигался, очевидно испытывая при этом сильную боль.

Увидев его, Валерия вскочила, и ее лицо побледнело сильнее, чем лицо самого Беллариона.

— Синьор, вы ранены!

Он криво улыбнулся.

— Иногда это случается с теми, кто идет в бой. Но, как мне кажется, синьор Теодоро пострадал куда сильнее.

Штоффель торопливо подтащил стул, и швейцарцы помогли Беллариону осторожно опуститься на него. Он облегченно вздохнул и наклонился вперед, словно избегая касаться спинки стула.

— Один из ваших рыцарей, синьор, разрубил мне плечо во время последней атаки.

— Жаль, что он не снес вам голову.

— Именно это и входило в его намерения. Но меня не зря называют счастливчиком Белларионом.

— Только что этот синьор назвал вас совсем другим именем, — сказала Валерия, поджав губы, и с презрением взглянула на Теодоро, и Белларион, перехватив ее взгляд, не мог не подивиться тому, с какой силой она, обычно столь снисходительная и мягкая, ненавидела своего дядю. — Он чересчур опрометчивый человек и даже не побеспокоился задобрить вершителя его судьбы. Синьор Теодоро, как мне кажется, сегодня лишился на поле битвы всего, даже присущей ему хитрости.

— Верно, — согласился Белларион, — наконец-то мы сорвали с него все маски, в том числе его излюбленную маску снисходительности; теперь он таков, каков есть на самом деле.

— Напрасно вы кичитесь своим благородством! — воскликнул маркиз Теодоро. — Нет ничего проще, чем издеваться над пленником. Может быть, для этого меня и привели сюда?

— Клянусь, мне всегда было неприятно видеть вас, — возразил ему Белларион. — Уведите его, Уголино, и приставьте охрану ненадежнее. Завтра он узнает свой приговор.

— Пес! — с откровенной злобой в голосе выпалил Теодоро.

— Я рад, что вы вспомнили о моем гербе, выбирая который я ни на секунду не забывал, что ваш герб — олень. Все оказалось весьма символично.

— Это мне наказание за мою слабость! — удрученно проговорил Теодоро. — Надо было не мешать судье свернуть вам шею, когда вы были в моей власти здесь, в Касале.

— Я верну вам долг, — пообещал ему Белларион. — Ваша шея останется в целости и сохранности, и вы сможете удалиться в свое владение Геную и обосноваться там. Но об этом — завтра.