Так крошится печенье - Джеймс Хедли Чейз (1965)

Хотя Алджир основательно нарушил график, он остановил машину в нескольких ярдах от девушки и, откинувшись на сиденье, некоторое время изучал ее. По фотографии он знал, что она привлекательна, но не ожидал обнаружить в ней столько возбуждающей чувственности. Однако жесткая линия рта и поза, в которой она, ссутулясь, сидела на скамейке, подсказала ему, что эта раньше времени созревшая юная особа относилась к числу тех, кто смотрит на мужчин его возраста как на старозаветных зануд, чья красивая внешность, обаяние и опыт ничто в сравнении с наглостью и бьющей ключом энергией какого-нибудь нечесаного оболтуса ее лет.

Алджир боялся молодых. Он завидовал их жизнеспособности и страшился их высокомерия. Ширмой, скрывавшей его ограниченность, была его приятная наружность и шарм, которыми, он знал, не завоюешь молодых.

Недовольно передернув плечами, он вышел из машины и направился к девушке.

— Привет, Айра, — сказал он, остановившись перед ней. — Давно ждешь?

Она встала, лениво оглядела его с ног до головы, не упустив ни одной детали его одежды, которая вызвала у нее презрительную усмешку, что окончательно разозлило Алджира.

— Чересчур давно. Ты опоздал, — сказала она, отводя от него взгляд.

Любое критическое замечание неизменно приводило Алджира в бешенство. Кровь бросилась ему в лицо, и он с трудом подавил в себе желание ударить ее. Ворча, он повернулся и пошел к «бьюику».

Когда девушка села рядом, он завел мотор, и машина двинулась к дому Эдриса.

Айра закурила и, выпуская дым через ноздри, заметила:

— А я думала, у нас сжатый график. Что с тобой стряслось? Проспал?

— Закрой свой рот, — рявкнул Алджир. — Когда ты со мной, говорю я, а ты слушаешь. Ясно?

Она склонила голову набок и посмотрела на него:

— Не думаю, что ты можешь сказать что-то стоящее. И все же, если это льстит твоему самолюбию, я попытаюсь.

— Заткнись, — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Я не намерен выслушивать подобное от такой соплячки, как ты.

— Да ну? А от кого намерен?

— Я сказал, заткнись, ты, сучка, пока я сам тебя не заткну.

— А я-то думала, этот допотопный перл вышел из моды вместе с Полом Мюни. Ты что, часто ходишь в кино?

С потемневшим от злобы лицом он грязно выругался, рассчитывая этим смутить ее. Но Айра искренне развеселилась.

— Это потрясающе! — воскликнула она. — Ты просто музейный экспонат.

Он газанул и, кипя от ярости, сосредоточился на дороге, пытаясь игнорировать ненавистную ему девчонку. Она посмотрела на его перекошенное лицо и зло сжатые губы и равнодушно пожала плечами. Айра никогда не боялась мужчин. Она знала, как за себя постоять. Девушка часто размышляла о том, что могло бы ее напугать, и, проанализировав свои чувства, пришла к выводу, что по-настоящему ее страшат только две вещи: бедность и старость. Остаться бедной и постареть — вот две реально существующие опасности, которые действительно пугали ее. Больше ничего… И конечно же не этот здоровенный шут гороховый с красной от злости рожей, что сидит рядом с ней.

Когда они наконец доехали до дома Эдриса, Алджир, не глядя на нее, процедил:

— Возьми сумку на заднем сиденье и выкатывайся.

Она вышла из машины, подхватила сумку и, обернувшись, сказала:

— Мне, конечно, плевать, но ты бы, папаша, поберег здоровье. В твои годы вредно так кипятиться, удар может хватить.

И, вихляя задом, направилась к подъезду, высокомерная и уверенная в себе.

Тики Эдрис ждал ее приезда с лихорадочным волнением. Как раз в тот момент, когда раздался звонок в дверь, он в нетерпении посмотрел на часы над камином. Они показывали 11.15. Алджир звонил в 10.30. Однако был, похоже, в очень нервном состоянии, что неудивительно. Однако он заверил Тики, что все прошло гладко.

— Ты не забыл ее вещи? — с тревогой спросил Эдрис.

— Нет. Говорю тебе, все в порядке. Я сейчас заберу Айру.