Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение - Джим Роджерс (2013)

МЫ С ПЕЙДЖ во время «Путешествия тысячелетия» осенью 1999 года проехали через Западную Европу, выехав из России, и провели там три с половиной месяца в ожидании свадьбы. Если бы не церемония, мы бы отправились в Африку гораздо раньше. Однако это лишнее время оказалось полезным: я сумел обдумать свою позицию относительно введения Евросоюзом единой валюты – евро.

С самого начала мне казалось, что мир отчаянно нуждается в чем-то наподобие евро. Центробанки держали около 60 % своих валютных резервов в американских долларах, а доллар я считал валютой с серьезными недостатками, и перспектива того, что евро заменит его как основная резервная валюта и средство расчетов, казалась мне неплохим выходом из положения. Экономика и население Евросоюза крупнее, чем США, следовательно Европа обладает и размером, и мощью, чтобы поддерживать всемирную валюту. К тому же, опять же в отличие от США, Европа не страдает от серьезного дефицита торгового баланса. В конце 1999 года, во время моего пребывания в Европе, на исходе был первый год существования евро, и кое-кто подсчитал, что, если валюта будет иметь успех, 30 % мировой торговли будет деноминироваться в евро.

Однако я уже тогда считал (и продолжаю так думать до сих пор), что евро в том виде, в каком он существует сейчас, нежизнеспособен.

Евро, создание которого было запланировано Маастрихтским договором 1992 года, был официально введен 1 января 1999 года. Монеты и банкноты вошли в обращение в 2002 году. Планировалось, что это будет сильная валюта, созданная по образцу валют Германии, Нидерландов и Люксембурга, где экономики тоже были сильными. Эти три страны во главе с Германией, а также Бельгия, Франция и Италия, с их более слабыми экономиками и валютами, составили «Внутреннюю шестерку» стран – основателей Европейского сообщества. Когда евро наконец ввели, все члены еврозоны (сейчас таких стран семнадцать) согласились развивать свои экономики по немецкому образцу. Но, похоже, в этом пока не преуспевает даже Германия.

Маастрихтский договор предписывал правительствам всех стран удерживать дефицит госбюджета в рамках трех процентов. Французы, чтобы соответствовать соглашению, первыми учредили дутую бухгалтерию. Они решили: «Мы не будем выплачивать деньги по пенсионным обязательствам в этом году, заплатим в следующем. В этом году все будет выглядеть хорошо, в следующем, конечно, хуже, но ведь следующий год – это следующий год, так что незачем особенно беспокоиться». Это финансовая теория в стиле Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». Такое решение казалось просто возмутительным. Даже итальянцы, которые пользовались дутой бухгалтерией многие десятилетия – да что там, века! – были шокированы. Выйдя из нокдауна, они, впрочем, взялись повторять французский метод, выступив со своим освященным веками рецептом состряпывания бухгалтерских книг.

Сейчас все бросают камни в Грецию, но в конце 1990-х годов все подделывали счета, чтобы выполнить условия договора.

Вскоре большинство стран зашли еще дальше и вообще перестали обращать внимание на договор. Они даже больше не притворялись. Зачем беспокоиться о соглашении? Ведь те, кто его когда-то подписал – те, кто понимал, что твердая валюта должна опираться на сильную экономику, – давно мертвы или на пенсии. Новых руководителей волновали в основном собственные перевыборы, и они не отвлекались на такие смешные фантазии, как фискальная дисциплина.