Лесная герцогиня - Вилар Симона (1997)

Эмма резко села, ей не спалось. Дышала тяжело, сердце стучало о ребра. «Это пройдет, – думала Эмма, прижимая руку к груди. – Такое бывало со мной и ранее. Это исчезнет, едва взойдет солнце, едва люди соберутся встречать восход Иоанновой ночи. Восход в это утро всегда удивительно прекрасен. Весь мир замирает в гармонии умиротворения. И так же утихомириваются сердца. Но успокоюсь ли я?»

Ах, уйти бы сейчас в лес, носиться по влажной от росы траве, окунуться в светлую от лунного сияния заводь. А потом ощутить, как тебя нетерпеливо обнимут чьи-то руки…

Она испугалась собственных мыслей. Скотство – так называл это настоятель Седулий. И вот она лежит рядом со своей дочерью, со своим маленьким ангелочком и страстно жаждет испытать это безрассудное безумие… это скотство…

– Господи Иисусе!

Она даже вздрогнула от собственных мыслей.

Герлок безмятежно спала, и Эмма решила выйти глотнуть свежего воздуха.

Служба уже закончилась. В монастыре было тихо. Из лесу долетал протяжный крик совы, а из-за ограды, со стороны, где в селении горели костры, слышались голоса тех, кто уже не так молод, чтобы совершать глупости или просто предпочитает ночные рассказы у догоравшего костра. Кто-то пел, звонко, протяжно.

Эмма вздохнула. Ночной воздух был удивительно чист и свеж. Горы рисовались угольно-черной стеной на фоне серебристо мерцающего отсветами луны неба. Ночь летнего солнцестояния, самая короткая ночь в году. Когда-то в такую же ночь ее едва не принесли в жертву древним богам. И спас ее Ролло…

От этого воспоминания ей стало совсем плохо. Она вдруг почувствовала себя едва ли не древней старухой, прожившей множество жизней и на старости лет оказавшейся всеми забытой, заброшенной.

«Я буду ждать вас ночью в лесу», – вспомнила она и вздрогнула.

В окошке скриптория она заметила свет. Прошла туда. Так она и знала – Седулий. Она видела его со спины – исхудавший, седой, словно усохший. Небось ушел весь в чтение очередной рукописи.

Он так увлекся, что заметил ее присутствие, лишь когда застилавший пол тростник затрещал совсем близко. Вздрогнул.

– Как ты напугала меня, дочь моя.

Он словно что-то хотел заслонить от нее. Но она все же заметила. Книга, огромная книга, какую он захлопнул. И великолепный переплет. Темный бархат весь мерцал в раме из золоченых узоров, сверкали крупные каменья инкрустации, а посредине с изумительным изяществом был вделан рубиновый плоский крест.

– Какая красота! Новая книга?

Седулий словно смутился.

– Евангелие от Матфея.

Раз уж она пришла, он и ей предложил полюбоваться новым приобретением. Застежки у книги были в форме оскаленных мифических чудовищ; листы – самый дорогостоящий пергамент – из кожи мертворожденных ягнят, текст выведен удивительно красиво, а заглавные буквы на каждой странице изукрашены яркими миниатюрами.

– Редкостная вещь. Подобное я видела только у некоего епископа Франкона. Но он был очень богат.

Седулий уловил язвительные нотки в ее голосе. Нахмурился.

– Сия книга приумножит славу вверенной мне обители.

– И привлечет немало алчных сердец к вашему уединенному монастырю, – заметила Эмма.

Седулий нахмурился, отложил книгу. Она так и сверкнула драгоценной оправой. Он уже понял, о чем сейчас заговорит Эмма. О стоимости этого сокровища.

– Мы можем себе это позволить.

– Благодаря вырученным за руду деньгам.

Он лишь кивнул.

Эмма начала злиться. Он ведь обещал Эврару, что она ни в чем не будет нуждаться, а она вынуждена рассчитывать лишь на себя, пока преподобный отец тешит свою гордыню приобретением подобных забав.

– Не богохульствуй!

Но она не желала успокоиться. Он сам твердил ей, что из-за наступившей в мире дороговизны вынужден закупать меньше муки, и, когда она просит его привезти самое необходимое – ткани, соль, мыло, он отказывает во всем, но в то же время делает подобные немыслимо дорогие покупки.