Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе - Филлис Дороти Джеймс, Т. А. Критчли (1971)

Еще мальчишкой Хэрриот пошел на флот, плавал в Вест-Индию. Попал в кораблекрушение в Средиземном море, затем служил под началом адмирала Джорджа Покока, участвовал в захвате Гаваны, потом Ньюфаундленда. Когда наступил мир, Хэрриот записался в торговый флот первым помощником, некоторое время жил у американских индейцев, затем внезапно снова появился на Востоке в качестве военного, где выполнял функции капеллана и помощника судьи-адвоката[6]. Он был послан усмирять непокорного раджу, получил мушкетную пулю в ногу, отплыл на Суматру, побывал на мысе Доброй Надежды. Занимался виноторговлей, после чего стал фермером, обосновавшись в Эссексе, где его сделали магистратом. В 1790 году ферма сгорела во время пожара и Хэрриот переехал в Соединенные Штаты, но через пять лет вернулся в Англию и в 1798 году помогал Патрику Колхауну организовать речную полицию со штаб-квартирой в Вапинге. С самого ее основания он оставался ответственным за нее магистратом. В 1811 году ему исполнилось шестьдесят шесть лет. Колоритнейшая фигура, смелый, хитроумный старый пират, из отцов-основателей первой Британской империи, он как будто сошел со страниц произведений Роберта Луиса Стивенсона.

Но мемуары Хэрриота свидетельствуют о том, что он был не просто пиратом. Этот человек отличался удивительной энергией и разносторонностью. Ничто не казалось чуждым его открытому, пытливому уму. Теолог-любитель, он никогда не отказывался порассуждать в печати о существовании Бога и силе евхаристии. Обладал известным даром в инженерном искусстве, хотя некоторые из его изобретений отличались скорее оригинальностью, чем практичностью. Гуманист, он одним из первых разоблачал пороки частных сумасшедших домов. Обладая философским складом ума, проводив в холодную могилу бренные останки двух жен, отца и нескольких детей и размышляя о смерти, «достиг неизъяснимого духовного умиротворения и, уладив дела земные, готовился к собственному упокоению». Еще он был практичным моралистом, и его совет сыновьям, собравшимся в Ист-Индию в пору, «когда чувства бурлят, а теплый климат только усиливает желание наслаждений», заслуживает лучшей судьбы, чем быть похороненным на страницах редкого издания «Борьба в жизни».

Такова была организация полицейской охраны Лондона в 1811 году. Из миллионного населения столицы примерно 120 тысяч человек проживали в Сити. Только там имелась разумная система управления и выделялись средства на действительно эффективные ночные дежурства. Остальная часть города, находившаяся за пределами Сити, была поделена на пятьдесят отдельных приходов, представлявших маленькие независимые государства, которыми опосредствованно правили общий король и парламент. Приходы имели собственные органы власти – советы, включавшие в себя церковных старост и приходских доверенных и попечителей. Они насчитывали в общей сложности три тысячи констеблей и ночных сторожей. На их территории находились семь недавно учрежденных полицейских судов, не располагавших властью над приходским управлением. В каждом имелись должности трех магистратов и восьми полицейских – они также представляли собой независимые органы. Ниже по течению располагался участок речной полиции Темзы, в чью функцию вменялось защищать судоходство. И наконец, primus inter pares[7] – главный уголовный полицейский суд на Боу-стрит, где работали также три магистрата и corps d’elite[8] из шестидесяти сыщиков, чьей задачей, как правило, было патрулирование главных путей в Лондон. При такой организации – или, вернее, полном ее отсутствии – не хватало общего руководства, никто ни перед кем ни за что не отвечал. В отношениях царили враждебность и зависть, и почиталось достойным ни с кем не делиться информацией[9]. Министр внутренних дел мог бы еще в случае крайней необходимости призвать на помощь Боу-стрит или речную полицию, но в других ситуациях взаимодействие было немыслимо.