Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе - Филлис Дороти Джеймс, Т. А. Критчли (1971)

Не вызывает сомнений, что на этой стадии общественного дознания магистраты сосредоточили все внимание на Джоне Уильямсе. Они, видимо, посчитали, что выгоднее сконцентрироваться на главном подозреваемом, чем осложнять дело, вводя новых, против которых набралось еще меньше улик. Некоторые, как, например, Сильвестр Дрисколл, находились за решеткой. Так что можно было рискнуть и повременить с ними – никуда не денутся. Кроме того, магистраты все еще ждали прибытия человека из Мальборо. И пока его не доставили в Лондон, посчитали разумным подождать с допросами возможных сообщников. Если бы утреннее заседание пошло как они рассчитывали, оставалась надежда, что Уильямс им подыграет и сдаст своих подельников. В случае группового убийства поймать одного из банды определенно значило, что попались все. Теперь самым важным было разобраться с Уильямсом.

Два человека должны были особенно благодарить судьбу, что магистраты занялись не ими. Один – работник Пафа плотник Корнелиус Харт, производивший переделку витрины лавки Марра. Он отрицал всякое знакомство с Уильямсом, но, как выяснилось, тайком посылал жену в «Грушевое дерево» выяснить, не арестовали ли того. Другой, о котором много судачили, был высоким крепким мужчиной. О нем говорили, что он хромой. Газеты о нем пока не сообщали, но в Вапинге его знали под именем Долговязый Билли. А через месяц с небольшим в палате общин премьер-министр и министр внутренних дел назовут его Уильямом Эблассом.

Глава седьмая

Вердикт Шэдуэлла

На следующее утро трое магистратов заранее заняли места на помосте под королевским гербом. Суд уже собрался. Места наподобие отгороженных церковных скамей, оставленные для важных гостей, были забиты до отказа. В помещении скопилось столько людей, что толпа беспокойно колыхалась, когда очередной любопытный пытался протиснуться в дверь. Все понимали, что ключевым моментом дознания будет допрос Уильямса – хотя бы потому, сколько было вызвано свидетелей. На всеобщее обозрение были выставлены испачканный кровью молот и три стамески (или один из этих инструментов был все-таки лапчатым ломом?).

Собравшиеся на улице притопывали ногами по убеленной первым снежком брусчатой мостовой. Каждому в этой толпе не терпелось увидеть, как экипаж привезет Уильямса из тюрьмы. И в помещении те, кто стоял ближе к двери, прислушивались, не раздастся ли звук колес. Магистраты тихо перешептывались. Уже прошло время, когда заключенного должны были доставить в суд.

Но когда снаружи послышался приглушенный взволнованный гул, возвестивший о прибытии подозреваемого, а затем открылась дверь, никто не увидел Уильямса в цепях и кандалах, а увидели только одинокую фигуру полицейского. Он подошел к магистратам и сообщил новость. Заключенный мертв – сам наложил на себя руки. Когда стихли возгласы удивления и разочарования, магистраты потребовали от полицейских деталей. Все открылось, когда в камеру Уильямса пришел надзиратель, чтобы приготовить его к отправке на дознание. Заключенный висел на идущей поперек потолка металлической перекладине, служившей вешалкой для одежды. Уильямс не только не подавал признаков жизни, но успел остыть. На нем не было ни куртки, ни ботинок. Ничто не предвещало такой развязки. Когда накануне вечером надзиратель запирал камеру, заключенный казался довольно бодрым и говорил, что надеется вскоре выйти на свободу.

Магистраты тихонько посовещались под гул голосов недоумевающей публики и быстро пришли к решению. Допросы будут продолжаться. Теперь не надо делать вид, что это непредвзятое расследование. Уильямс сам определил себе меру наказания. Теперь на повестке дня сбор показаний, которые формально бы подтвердили его вину. Как писала на следующий день «Таймс»: «Магистраты продолжали изучать улики, на основании которых они могли бы вынести окончательный приговор».