Голод. Пан. Виктория (сборник) - Кнут Гамсун (1894, 1898)

Исписав десять или, может быть, двенадцать страниц, часто с большим трудом, с долгими перерывами, перечеркивая и разрывая листы, я почувствовал усталость, я совсем окоченел от холода, встал и вышел на улицу. Кроме всего прочего, последние полчаса хозяйский ребенок плакал без умолку и мешал мне, так что больше я все равно ничего не мог бы написать. Поэтому я решил прогуляться подальше по дороге в сторону Драммена и не возвращаться домой до самого вечера, но, гуляя, я все время думал о своей драме. А во время прогулки со мной случилось вот что.

Я остановился у сапожной мастерской в дальнем конце улицы Карла-Юхана, почти у самой Вокзальной площади. Бог знает почему я остановился именно у этой сапожной мастерской! Я смотрел в окно, хотя вовсе не думал, что у меня нет сапог; мысли мои были далеко, на другом конце света. Позади меня проходили люди, о чем-то разговаривали, но я не слышал их слов. И вдруг чей-то голос громко произнес.

– Привет!

Это был мой знакомый по прозвищу Красная Девица.

– Привет, – отозвался я рассеянно.

Я не сразу узнал Девицу.

– Ну, как дела? – спросил он.

– Да ничего… все по-прежнему.

– Послушайте, скажите-ка, вы, стало быть, все еще у Кристи?

– У Кристи?

– Помнится, вы как-то говорили, что служите счетоводом у оптовика Кристи?

– Ах да! Но я уже ушел от него. У этого человека невозможно работать, и мы вскоре расстались.

– Но почему же?

– Однажды я сделал неправильную запись, и вот…

– Фальшивую?

Фальшивую! Девица откровенно спрашивал, не совершил ли я подлога. Он спросил это быстро и с явным любопытством. Я смотрел на него, чувствуя себя глубоко оскорбленным, и не отвечал.

– Ах Господи, да ведь это со всяким может случиться! – сказал он, пытаясь меня утешить.

Он все еще думал, что я совершил подлог.

– Что именно может со всяким случиться? – спросил я. – Вы хотите сказать, что всякий может сделать фальшивую запись? Послушайте, милейший, вы в самом деле думаете, что я способен на такую низость? Это я-то?

– Но, мой дорогой, мне кажется, вы сами ясно сказали…

Я вскинул голову, отвернулся от Девицы и смотрел в сторону. Вдруг я увидел красное платье, женщина в красном платье шла рядом с каким-то мужчиной. Если б я не разговаривал с Девицей, если б я не был уязвлен его низменным подозрением, не вскинул голову, оскорбленный, не отвернулся от него, это красное платье, пожалуй, ускользнуло бы от моего внимания. Какое, в сущности, мне до него дело? Что мне в нем, будь это даже платье самой камер-фрейлины Нагель?

А Девица все говорил, стараясь исправить свою оплошность; я его совсем не слушал, я все время смотрел на красное платье, приближавшееся ко мне. И в груди у меня встрепенулось волнение, словно в нее вонзилась тонкая игла; я прошептал мысленно, не шевеля губами:

– Илаяли!

Теперь и Девица обернулся, увидел проходящих даму и господина, поклонился им и проводил их глазами. Я не поклонился или, может быть, поклонился, не заметив этого. Красное платье удалялось по улице Карла-Юхана и наконец исчезло.

– Кто это с ней? – спросил Девица.

– Герцог, разве вы не видели? Это у него прозвище такое – Герцог. А ее вы знаете?

– Да, немного. А вы?

– Нет, – отвечал я.

– Мне показалось, что вы ей низко поклонились.

– Поклонился?

– Разве вы не поклонились? – сказал Девица. – Очень странно! Ведь она все время только на вас и смотрела.

– Откуда вы ее знаете? – спросил я.