Когда мы жили в полевых условиях, у нас был четкий распорядок. Сначала шли физические занятия. Штангу в разобранном виде и скамейку я укладывал в отсеки сверху танка, где обычно хранится инструмент. Трое, четверо или пятеро парней из роты присоединялись ко мне, занимались полтора часа и только после этого отправлялись завтракать. Случалось, что водителям-механикам приходилось оставаться на ночь при своих танках, в то время как остальные ребята спали в палатках. Мы устраивались на ночлег так: вырывали в земле неглубокую яму, клали в нее одеяло, а сверху загоняли танк. Это делалось для того, чтобы защититься от диких кабанов. Нам запрещалось их убивать, поэтому они свободно разгуливали по полигону, так как, подозреваю, это знали. Мы также расставляли часовых, которые забирались на танковую броню, чтобы кабаны до них не добрались.

Однажды мы разбили лагерь у ручья, и ночью я проснулся в страхе, вообразив, что слышу кабанов. И тут вдруг до меня дошло, что сверху надо мною ничего нет. Мой танк пропал! Осмотревшись по сторонам, я обнаружил его в двадцати – тридцати шагах, торчащим задом из воды. Передняя часть ушла под воду, пушка зарылась в ил. Как оказалось, я забыл поставить танк на ручной тормоз, а берег был с уклоном, достаточным, чтобы танк скатился вниз, пока мы спали. Я попытался вывести его из ручья, однако гусеницы прокручивались вхолостую в жидком иле.

Нам пришлось вызывать восьмидесятитонный тягач, и потребовалось несколько часов, чтобы вытащить мой танк из воды. После чего мы отправились в ремонтную мастерскую. Пришлось снимать башню. Пушку прочищали в оружейной мастерской. За этот проступок я просидел сутки на гауптвахте.

Неприятности подкарауливали меня даже в ангаре. Как-то утром я завел двигатель, подрегулировал сиденье и обернулся, чтобы проверить датчики, перед тем как выехать из ангара. Все показания были в норме, однако я чувствовал, что танк немного трясется, словно двигатель работал с перебоями. Я подумал: «Наверное, нужно прибавить газу, чтобы он заработал устойчивее». Поэтому я прибавил газу, следя за датчиками, однако тряска только усилилась. Это было очень странно. Тут я заметил, что в воздухе клубится пыль. Высунувшись из люка, я обнаружил, что вместо того, чтобы просто прогреть двигатель, я включил передачу, и танк наехал на стену ангара. Вот что вызывало тряску. Тут лопнула какая-то трубка, во все стороны брызнула вода, и запахло бензином.

Вокруг закричали: «Глуши! Глуши!» Я заглушил двигатель, выбрался из танка и побежал в противоположный конец ангара, ища офицера, друга своего отца. Я рассудил, что спасти меня может только он. Я встретился с ним не далее как в это утро, и он сказал: «На днях я видел твоего отца и сказал ему, как великолепно у тебя все получается».

Постучав в дверь, я вошел к нему в кабинет и сказал:

– Разрешите доложить. Кажется, по моей вине произошли кое-какие неприятности.

Офицер по-прежнему пребывал в благодушном настроении.

– О, не бери в голову, Арнольд. В чем дело?

– Ну, вам нужно посмотреть самому.

– Пошли, – сказал он.

Выходя из кабинета, он потрепал меня по плечу, словно говоря: «Ты отлично служишь».

И тут он увидел танк, уткнувшийся в стену, суетящихся вокруг него людей и хлещущую во все стороны воду.

Его настроение мгновенно переменилось: он закричал, обозвал меня всеми известными ругательствами, пригрозил, что позвонит моему отцу и скажет ему прямо противоположное тому, что говорил несколько дней назад. На шее у него вздулись жилы. Наконец, немного остыв, офицер рявкнул:

– Когда я вернусь с обеда, все должно быть исправлено. Только так ты можешь загладить свою вину. Собери команду и сделай все как надо!