Эдинбургская темница - Вальтер Скотт (1818)

Не считая двух или трех должников, которым было ни к чему скрываться, в мрачных стенах тюрьмы остались только мужчина лет пятидесяти и молодая девушка лет восемнадцати. Эти двое продолжали сидеть в опустевшей общей камере. Один из недавних товарищей по несчастью окликнул мужчину тоном старого знакомца:

– Что же ты не бежишь, Рэтклиф? Все двери открыты.

– Это я вижу, Уилли, – невозмутимо отозвался Рэтклиф. – Ну а если я надумал уйти на покой и стать честным человеком?

– Так оставайся и дожидайся виселицы, старый дурак! – крикнул его собеседник, сбегая по лестнице.

Тем временем мятежник, переодетый женщиной, которого мы уже видели в первых рядах восставших, приблизился к молодой девушке.

– Беги, Эффи, беги! – успел он шепнуть.

Она бросила на него взор, в котором смешались изумление и ужас, укор и нежность.

– Беги же, Эффи, ради всего святого! – повторил он.

Она вновь посмотрела на него блуждающим взором, не в силах ответить. Тут послышался сильный шум, и снизу несколько раз прокричали имя Мэдж Уайлдфайр.

– Иду, иду! – крикнул человек, откликавшийся на это имя. Еще раз поспешно проговорив: – Ради Бога, ради себя, ради меня, беги или простишься с жизнью! – он выбежал из каземата.

Девушка поглядела ему вслед и, прошептав: «Если пропала честь, пусть пропадает и жизнь», – уронила голову на руки и словно окаменела, не замечая окружающего шума и суматохи.

Шум перекинулся теперь за стены Толбута. Толпа вывела свою жертву за ворота и готовилась вести ее на площадь, чтобы там предать казни. Вожак, отзывавшийся на имя Мэдж Уайлдфайр, присоединился к своим соратникам, нетерпеливо ожидавшим его.

– Хотите пятьсот фунтов? – сказал злосчастный Портеус, цепляясь за его руку. – Пятьсот фунтов – только спасите мне жизнь.

Неумолимая рука сжала его руку словно тисками.

– Пятьсот мешков золота – и те не спасут тебя! – был суровый ответ. – Вспомни Уилсона!

После некоторого молчания Уайлдфайр добавил более спокойно:

– Молись-ка лучше Богу. Эй, позвать сюда священника!

Перепуганный Батлер, которого держали у тюремных ворот все время, пока длились поиски Портеуса, был немедленно приведен и получил приказ идти рядом с осужденным и готовить его к смерти. Батлер стал умолять мятежников одуматься.

– Ведь вы не судьи и не присяжные, – сказал он. – По какому же закону, земному или небесному, вы лишите жизни человека, хотя бы он и заслуживал смерти? Ведь даже законные власти казнят преступника не иначе как по приговору судей, а вы делаете это по своему произволу! Именем милосердного Бога заклинаю вас: смилуйтесь над несчастным, не обагряйте рук ваших кровью, не совершайте того самого преступления, за которое хотите покарать его!

– Нечего нам проповедовать, тут не церковь! – ответил один из мятежников.

– Поговори еще! – закричал другой. – Живо вздернем и тебя с ним рядом!

– Спокойствие! – сказал Уайлдфайр. – Не трогайте доброго человека! Он говорит как ему велит совесть – это я уважаю.

Тут он обратился к Батлеру:

– Мы вас терпеливо слушали, сэр, теперь послушайте, что я скажу: отговаривать нас бесполезно, скорее вас послушают камни и решетки Толбута. Кровь за кровь! Мы поклялись страшными клятвами, что Портеус примет заслуженную смерть. Не тратьте же больше слов, а исповедуйте его, пока есть время.

Так как злосчастный Портеус, думая бежать через трубу, снял с себя одежду и башмаки, ему теперь разрешили облачиться в халат и туфли. В этом облачении его посадили на сплетенные руки двоих из мятежников; этот род носилок зовется в Шотландии «королевской подушкой». Батлеру велели идти рядом, возложив на него самую тягостную для всякого достойного священника обязанность, особенно тягостную в этих страшных обстоятельствах. Портеус сперва умолял о пощаде, но, видя, что его никто не слушает, покорился своей участи, призвав на помощь свою солдатскую выдержку и врожденное упрямство.