Эдинбургская темница - Вальтер Скотт (1818)

При всем своем уважении к духовенству в целом, почтенный Дэвид жаловал далеко не каждого представителя этого сословия. Не без некоторой досады и зависти увидя своего юного соседа в высоком сане проповедника и учителя, он тотчас начал испытывать его на спорных вопросах, чтобы проверить, не впал ли тот в какую-нибудь из многочисленных ересей. Но Батлер был тверд в принципах пресвитерианства и к тому же не стал бы огорчать своего старого друга, переча ему по пустякам. Он мог, следовательно, надеяться с честью выдержать предложенное Дэвидом испытание. Однако на сурового старика он произвел не столь благоприятное впечатление, какого можно было ожидать. Старая Джудит Батлер в тот вечер сама приковыляла к соседу, чтобы выслушать поздравления по поводу возвращения Рубена и похвалы его учености, которой она так гордилась, и была несколько обижена равнодушием своего старого друга Динса. Поначалу он не выражал неодобрения, а просто молчал; когда же Джудит приступила к нему вплотную, между ними произошел следующий разговор:

– Я-то думала, сосед Динс, что вы будете рады моему бедному Рубену.

– Что ж, я рад, – был краткий ответ.

– У него ведь нет ни отца, ни деда – Бог дал, Бог и взял, да святится имя Его! – вы ему были вместо отца, сосед Динс.

– У сирот единый отец – Господь Бог, – сказал Динс, притрагиваясь к шапке и возводя глаза кверху. – Воздавайте богово Богу, а не недостойному орудию Его.

– Будь по-вашему, сосед, вам ведь лучше знать. А помню, как вы посылали нам в «Вирсавию» муки, когда у вас у самих в закромах ничего не было… А то еще…

– Пустое! – перебил ее Дэвид. – Пустые похвалы, которые только питают нашу гордыню. Я стоял возле святого мужа Александра Педена{42}, когда он учил, что даже страдания и смерть наших блаженных мучеников – лишь капля в море по сравнению с истинным долгом христианина. Где уж мне, недостойному, выполнить его как должно!

– Будь по-вашему, сосед Динс. Вы скажите только – рады вы моему внучку? Глядите, он и хромать перестал, разве когда много походит, и в лице румянец на радость старой бабке; а каков черный сюртук? Не хуже, чем у священника.

– Очень рад видеть его в добром здоровье, – отрезал Динс, как бы желая положить конец разговору. Но не так-то легко отвлечь женщину от избранного ею предмета.

– И ведь подумать только, – продолжала миссис Батлер, – что мой внучек может теперь говорить с амвона. И всякий должен его слушать, что твоего Папу Римского…

– Кого, кого, несчастная? – суровее обычного произнес Динс, едва лишь ненавистные слова коснулись его ушей.

– О Господи! – сказала бедная старуха. – Я и позабыла, что вы против Папы. Так, бывало, и мой покойник. Всегда, помню, лютовал против Папы, против крещения младенцев и всего такого.

– Женщина! – внушительно проговорил Динс. – Лучше уж замолчи, чем говорить о том, чего не смыслишь. Говорят тебе: индепендентство есть гнусная ересь, а анабаптизм{43} – преступное заблуждение, которое надо истреблять огнем духовной власти и мечом властей светских.

– Я что ж? Я ничего, – покорно согласилась Джудит. – Вы всегда окажетесь правы – взять хоть посев, хоть жатву, хоть стрижку овец… Так, верно, и в церковных делах. Вот только внучек мой Рубен…

– Рубену я желаю добра, – сказал торжественно Дэвид, – не менее, чем родному сыну. Боюсь только, что он не сразу найдет верный путь. Ему много отпущено, а снизойдет ли на него благодать? Уж слишком он набрался светской премудрости. Форма сосуда занимает его не менее, чем пища, в нем содержащаяся; брачный хитон он хочет украсить галунами и позументом. Он возгордился светской ученостью, благодаря которой может облачать слово Божье в соблазнительные одежды. Впрочем, – добавил Динс, видя огорчение старухи, – жизнь еще поучит его. Сейчас его раздуло от спеси, как корову с мокрого клевера. Но как знать? Он может исправиться и стать истинным светильником церкви. Дай-то Бог вам поскорее дожить до этого.