Молчаливые воды - Клайв Касслер, Джек дю Брюл (2010)

Основным метеорологическим оборудованием можно было управлять на расстоянии, так что в бессолнечные дни особой работы у людей не было. Билл Харрис занимался своим исследованием для НАСА, несколько человек использовали это время, чтобы закончить докторские диссертации, один писал роман.

Только Энди Гэнглу как будто нечем было заняться. В первое время по прибытии на станцию двадцативосьмилетний постдок из Университета штата Пенсильвания активно следил за запуском метеорологических воздушных шаров и вообще очень серьезно относился к изучению погоды. Но вскоре утратил всякий интерес к местной температуре. Он по-прежнему выполнял свои обязанности, но большую часть времени проводил в гараже или, когда позволяла погода, в одиночку отправлялся собирать «образцы», хотя никто не знал, что именно.

Из-за строгого кодекса невмешательства в личные дела, которого необходимо придерживаться в замкнутых изолированных группах, чтобы никто никому не досаждал, его не трогали. В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.

Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.

– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.

Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.

Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.

– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.

– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.

– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.

Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.

– Это не задержит наш отъезд?

– Судить слишком рано, но не исключено.

Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.

– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.

– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.

– Рада слышать. Как тебе приготовить яйца?

Он взглянул на нее почти свирепо.

– Как обычно, жидкие и холодные.

Она не знала, как это воспринять. Обычно Энди говорил «всмятку», а потом забирал еду и кофе и ел в своей комнате. Джина укоризненно усмехнулась.

– Парень, сегодня ты просто солнце ясное!

Он наклонился к ней, чтобы остальные не услышали, и тихо сказал:

– Джина, осталась всего неделя до того, как мы сможем отсюда убраться, так что давай мой чертов завтрак и оставь комментарии при себе. Ладно?

Джина не привыкла отступать (спросите ее бывшего) и подалась к нему так, что их лица разделяло всего несколько дюймов:

– Тогда сделай себе одолжение, милый: смотри, как я готовлю, а то не удержусь и плюну тебе в жратву.