Братья по крови - Саймон Скэрроу (2014)

– Это так, – сладким голосом произнес Отон и, спохватившись из-за того, как может быть истолкована эта фраза, спешно добавил: – В смысле, в родной стихии человек всегда чувствует себя лучше. Ведь ты здесь, радость моя, как роза среди репьев. Я за тебя боюсь. Мой ум был бы не столь обеспокоен, если б ты благополучно пребывала в Риме.

Макрон подался поближе к Катону и пробормотал:

– Всей душою «за».

Поппея подозрительно покосилась на мужа, но что-либо сказать ей помешал пронзительный звук рога, разнесшийся в вечернем воздухе. Разговоры прекратились: все повернулись на звук. Дородный воин выдул еще несколько нот, после чего опустил свой надраенный инструмент из бронзы. Рядом с воином стоял Веллокат, который, глубоко вдохнув, сделал объявление. Говорил он на местном языке, после чего повернулся к римлянам и сказал на латыни:

– Королева Картимандуя изволит просить вас войти в ее чертог и занять место на пиру.

Знатные особы со своими женщинами сразу же начали тесниться в сторону входных дверей, которые изнутри потянули на себя двое королевских слуг. Отон начал приподниматься, но жена с силой потянула его за руку, заставляя сесть.

– Подожди! Я не допущу, чтобы нас загоняли, как свиней в закут. Мы войдем с достоинством, как подобает римлянам, чтобы было видно, что мы отличаемся от этих варваров.

Трибун покорно вздохнул, а Катон явственно расслышал, как Макрон скрипнул зубами.

Спустя секунду к ним, обогнув толпу, поднырнул Веллокат.

– Королева отвела вам место слева от себя. Я буду сидеть с вами.

Поппея подняла подщипанную бровь:

– Слева от нее? А кто же будет сидеть справа?

– Ее консорт Венуций. На подобающем ему месте.

В голосе молодого придворного слышались сдавленные нотки раздражения.

– Ну, а рядом с Венуцием кто будет сидеть?

– Его ближайшие соратники.

– И среди них, я понимаю, Каратак.

Веллокат кивнул.

Глаза Поппеи сузились.

– Наш враг будет рассиживать на почетном месте, чуть ли не рядом с королевой и выше нас? Такого допустить нельзя.

Бригант чуть нахмурил лоб.

– Иначе нельзя, госпожа. Так заведено.

Поппея обернулась к мужу.

– Эта женщина думает нас унизить. Мы ее союзники, а она предоставляет почетное место нашему врагу, а не нам… Ты не можешь этого допустить, Отон. Скажи ему.

– Любовь моя, я не…

– Скажи ему! Или скажи той женщине.

– А ну тихо! – бросил ей трибун с лютым выражением лица. Поппея сжалась, а ее муж продолжал тем же гневным тоном: – Попридержи язык. Чтобы я от тебя больше не слышал и сло́ва причитаний. Мы и так в трудном положении, так она его еще усугубляет своим нытьем…

– Нытьем? – надулась Поппея с подрагивающей нижней губой.

– Именно нытьем. Ты захотела отправиться со мною сюда, на границу. Сказала, что для тебя это, видите ли, приключение. И с той самой поры я не слышу от тебя ничего, кроме жалоб. И теперь мне решительно необходимо, чтобы ты раскрывала рот лишь тогда, когда к тебе обращаются. А если у тебя есть причина говорить, то делать это ты должна вежливо и тактично. Ты поняла?

Женщина смотрела на мужа изумленно расширив глаза, явно потрясенная таким неожиданным выплеском.

– Но, Отон, любовь моя, я…

– Я спросил, поняла ли ты меня. Да или нет? Если нет, то отправляешься назад в Рим сразу же, как только мы доберемся до Вирокониума.

– Ты шутишь?

– Нисколько. – Он встал, гневно взирая на нее сверху вниз: – Так что ты мне скажешь?

Поппея смотрела на него с болью, в глазах блестели слезы.

– Да, – вымолвила она.

– Вот так-то лучше, – смягчился Отон и протянул ей руку.

Она неловко ее взяла и поднялась на ноги. Трибун повернулся к Веллокату и двоим своим подчиненным:

– Прошу извинить меня за эту небольшую сцену.