Грянул первый залп, стрелки быстрыми и отточенными движениями перезарядили оружие. Достав дымящуюся гильзу из казённика и бросив её в кожаную сумочку, висевшую на поясе, каждый из стрелков доставал новый заряд, для датчан представлявший собой лишь металлический бочонок, из патронташа и тут же вставлял его на место извлечённой гильзы. После чего затвор запирался, и боец вскидывал винтовку, мгновение, другое – выстрел! И снова – перезарядка и выстрел. Второй залп, третий… Дым сгоревшего пороха быстро уносился прочь прохладным ветром, дующим шведам в спину. Через некоторое время стрелки палили уже не залпами, а по готовности. Промахнуться в плотные шеренги мушкетёров врага было практически невозможно. Многие из сотни выпускаемых ангарской ротой пуль находило себе жертву среди идущих навстречу своей славе солдат фельдмаршала Торстенсона и, если не убивала сразу, то гарантированно выводила его из строя, причём раненого ждала незавидная судьба – повреждения, наносимые тяжёлой пулей «Ангарки», были воистину ужасными. Сибирцы Новикова вели огонь не по всему фронту построений неприятеля, а сосредоточили огонь на центральной мушкетёрской баталии, пытаясь расстроить порядки именно этого подразделения. Василий, как и его товарищи, вёл огонь из железногорской винтовки, но за спиной у него висела расчехлённая ещё на опушке СВД, к которой у него было лишь три десятка патронов. Ещё двадцать были неприкосновенным запасом – мало ли что ждёт его отряд в будущем?

Датчане, перед глазами которых происходило сие действо в исполнении сибирских наёмников, были поражены, были потрясены скорострельностью мушкетов этой державшейся особняком роты. Что же, теперь всем стало ясно, что гулявший в войсках слух, пущенный кем-то из копенгагенских придворных вельмож, о том, что сибирцы пользуются особым благоволением доброго короля Кристиана, обрёл понятные любому дураку черты. За такой мушкет можно было не то, что Эзель отдать неведомо кому, но и полкоролевства бросить в придачу. Король, однако, отделался далёким и нищим островком, что говорит о великой хитрости любимого солдатами монарха.

– А-а-а! – заорал вдруг, выплеснув бурлящие в груди эмоции, Петер-горшечник. – Да здравствует король Кристиан!

– Великий Бог! – воскликнул седой мушкетёр-усач, сам себя не расслышав из-за непрекращающегося ни на мгновение грохота выстрелов, после чего старый воин ещё долго бормотал что-то, время от времени осеняя себя крестным знамением.

Башмачник с горшечником же, широко раскрыв глаза, с восторгом глядели на фигуры наёмников в серых камзолах, восклицая по очереди:

– И пороху не сыплют! И штемпеля нету! А как же быстро-то, чудо наяву!

Генерал Густав Сиверс, наблюдая с вершины холма за действиями сибирцев-наёмников в новейшую зрительную трубу одного из голландских мастеров, от безмерного удивления цокал языком и даже стянул с головы шляпу, несмотря на усилившийся дождь. Растерев холодную небесную влагу по лицу, он проговорил:

– Столь частая стрельба несомненно приведёт к излишней трате свинца и пороха… Но, видит Бог, то золото, что будет потрачено, окупится победой! – Снова надев шляпу, Густав оглянулся и подозвал к себе одного из младших офицеров:

– Отправляйся к мортирщикам и выясни, будут ли они стрелять своими бомбами или им нужно приглашение к бою?

Не успел молодой человек вскочить на коня, как со стороны позиций сибирских артиллеристов шумно бухнуло и, прошуршав над головами выстроившихся в боевые порядки датчан, бомба ухнула в поле, подняв воздух клочья дёрна и земляные комки, не долетев, однако, до врага сущую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы с десяток далёких фигурок, суетящихся близ устанавливаемых пушек, упали, а пара высвободившихся лошадей, нервно заржав, бросилась в сторону. Однако вскоре они остановились неподалёку и принялись жевать траву как ни в чём не бывало.

* * *