Взлет и падение ДОДО - Нил Стивенсон, Николь Галланд (2017)

– Когда ДАРПА платит тебе зарплату, – сказал Тристан, – все, что ты делаешь, связано с национальной обороной. Фрэнк Ода пытался создать оборонную технологию на основе той интересующей нас науки. Но… заявку отвергли.

– А что, по-твоему, означает эта строчка… – Я отмотала статью в «Клаксоне» назад. – «Подопытный экземпляр должен содержать живую, активную мозговую ткань».

– Как-то связано с принципом работы ОДЕКа, наверное.

– Меня это немного смущает.

– Может быть, стоит спросить его самого.

Тристан что-то напечатал на компьютере. Потом глаза у него расширились, как всегда от приятного изумления.

– Стоукс. Он по-прежнему здесь. Совсем рядом, в Кембридже.

– Очень удобно. Адрес?

Вместо ответа Тристан развернул ко мне экран с гугл-картой.

Я чуть не подавилась сааг паниром.

– Два шага по Массачусетс-авеню от моего дома! Туда пешком от силы полчаса!

Тристан ухмыльнулся и сунул руку в карман.

– А позвонить еще быстрее. – Он набрал на телефоне номер с экрана. Когда пошли гудки, Тристан ухмыльнулся и подмигнул мне, словно ребенок, которому сейчас вручат приз за разгаданную загадку. Я улыбнулась в ответ.

Однако время шло, улыбка Тристана меркла. Наконец он дал отбой.

– Не берет трубку. – Он укоризненно глянул на телефон. – Даже автоответчика нет. Странно. Они сейчас у всех.

– Может, он технофоб.

– Профессор МТИ, пытавшийся запатентовать революционное изобретение?

– Его подняли на смех, – возразила я. – Он оскорбился до глубины души и стал технофобом.

– Перерыв на ланч закончен, – объявил Тристан, вставая и беря свой свитшот с эмблемой «Янкиз». – Мы отправляемся в гости.

Дом стоял в ряду зданий, выстроенных, судя по виду, в конце девятнадцатого века, но выделялся среди них, как отец-пилигрим на банкете в Белом доме. Простой, трехэтажный, с двускатной крышей, он был старше их по меньшей мере на сотню лет. Садик затмевал все соседние. Здесь было множество цветов, зелени и декоративных кустов, высаженных с той минималистической экономностью, какую мы привыкли видеть в японском ландшафтном дизайне.

Мы позвонили. Открыла пожилая женщина. Не японка, европейского вида. И даже коренная американка белого протестантского типа во всем, включая то, как она нас встретила.

– Ребекка Ист, я полагаю, – обратился к ней Тристан, протягивая руку.

– Ребекка Ист-Ода, – поправила она. На восьмом десятке, черные с проседью волосы уложены в пучок, свитер от Лоры Эшли – живое воплощение той особой породы новоанглийских конгрегационалистов, в которой холодный аристократизм сочетается с крестьянской закалкой. Такая женщина вежливо предложит вам валить в жопу, и вы отвалите, как миленькие, просто чтобы ее не огорчать.

По счастью, она не выразила свое пожелание словесно. Тристан объяснил, что мы хотим поговорить с профессором о его проекте времен МТИ. Ребекка с явной неуверенностью поджала губы.

– Это важно, – сказал Тристан.

– Фрэнк не любит говорить о работе с тех пор, как ушел на пенсию, – ответила она.

– Мы много времени не отнимем, и он будет рад нашему визиту, – возразил Тристан.

Ребекка смерила его подозрительным взглядом.

– Фрэнк сейчас отдыхает. Попробуйте заглянуть завтра.

Тристан открыл было рот, но я стиснула ему руку, вонзила ногти в запястье и заговорила:

– Прошу извинить нашу грубость, но мы были бы чрезвычайно вам признательны, если бы Ода-сэнсэй рассмотрел возможность уделить нам немного времени.

Ребекка некоторое время с осторожным интересом изучала мое лицо, затем метнула взгляд на Тристана – словно проверяя, заметил ли он, что она отвечает мне, а не ему, – и сказала:

– Я посмотрю, проснулся ли он.

Как только она ушла в дом, я повернулась к Тристану:

– Когда говоришь по-японски, с подобострастностью переборщить невозможно.

– Она не японка, – буркнул он.