Взлет и падение ДОДО - Нил Стивенсон, Николь Галланд (2017)

Он по проезду для танков прошел к воротам и нажал кнопку. Ворота поднялись, и с эстакады, распугивая чаек и крыс, задом въехал тягач с платформой, которую целиком занимала белая, похожая на сосиску цистерна. Откуда-то возникло множество заспанных Максов и Владимиров. На тягаче огромными буквами, заметными из космоса, было написано «ЖИДКИЙ АЗОТ». Ах да, жидкий азот, же-эн-два. После того как Тристан обменялся с водителями несколькими омерзительно бодрыми фразами, цистерну шлангами подсоединили к резервуарам, грубо привинченным к бетонной стене. Впечатляющий вой раздался из устройства, которое мне представили как криогенный насос. Когда же-эн-два попадает в теплые внутренности резервуара, раздается неописуемое шипение – вообразить его можно, только если вы слышали, как весь бекон Айовы вывалили на раскаленный гриль размером с Делавэр. При этом образовалось соответствующее количество холодного млечного тумана. Тристан схватил меня за руку и потянул на улицу.

– Не токсично, – заверил он, – но…

– Но мне нужен кислород.

– Да. Я знал, что ты мне нравишься, Стоукс.

– Поэтому в ОДЕКе и нужна система жизнеобеспечения?

Тристан скромно пожал плечами:

– Есть некоторые нежелательные варианты, например, замерзнуть до смерти или задохнуться, которые надо учитывать, если мы собираемся запереть испытуемого в герметичную камеру, полностью окруженную криогенной жидкостью при температуре четыре кельвина.

Шипение и образование пара происходило потому, что стенки резервуара имели комнатную температуру. Когда они остыли, закачка же-эн-два пошла так спокойно, словно это вода из-под крана. Туман рассеялся, и Тристан принял решение – надо полагать, научно обоснованное, – что мы можем вернуться внутрь. Я прошла вслед за ним через грузовые ворота, мимо резервуаров, к дверце ОДЕКа, которая сейчас была приоткрыта. Я шагнула на порог и огляделась.

Каждый квадратный дюйм камеры, включая пол и потолок, покрывали зеленые платы, исписанные тонкими дорожками оранжево-красной меди и утыканные электронными компонентами. Среди последних преобладали черные прямоугольнички интегральных схем, но были и светодиоды, мигающие разноцветными огоньками. С потолка свешивались две кислородные маски – надо полагать, часть системы жизнеобеспечения. Если гелий просочится в камеру и вытеснит воздух, люди в ней потянут их вниз и наденут. (Я никогда не увлекалась естественными науками, но наш школьный учитель химии был вылитый Орландо Блум, так что я прилежно посещала его уроки.)

По-прежнему балансируя на приподнятом порожке, я обернулась и глянула через дверцу ОДЕКа на окружающее камеру пространство. Там, где прежде располагалась глава конференц-стола, теперь стоял пульт управления, соединенный с ОДЕКом большой пластмассовой трубой, внутри которой тянулись сгустки проводов. Над ним по кабельной лестнице из серверной низвергался водопад сетевых кабелей и оптоволокна. За ним, что-то сверяя по айпаду, сидел предположительно-корейский Макс. Ода-сэнсэй и его жена Ребекка смотрели ему через плечо.

– Ух ты, – сказала я с порожка.

– Правда здорово? – упоенно пропел Тристан и без всякой необходимости подал мне руку, помогая сойти с порожка. – Профессор в восторге. Скажи ему, что он должен включить рубильник.

– Это ваш проект, – миролюбиво проговорил Ода-сэнсэй, отхлебывая кофе из синего термоса. – Вам и принадлежит честь.

– Исходно проект ваш! Мы спорим об этом всю неделю. – Тристан ухмыльнулся мне. – Стоукс, рассуди нас.

Я рассудила в пользу Оды, и Тристан отдал ему честь театральным жестом, скорее ренессансным, чем военным. Потом закрыл дверцу ОДЕКа и задвинул несколько тяжелых металлических запоров.

С нервной улыбкой Ода-сэнсэй отдал термос Ребекке и ответил Тристану чем-то средним между кивком и поклоном. Пультовый Макс встал и таким же полупоклоном пригласил Оду сесть. Тот улыбнулся, словно извиняясь, занял начальственное место и надел наушники с микрофоном.