Принцесса викингов - Вилар Симона (1996)

– Если тебе достаточно жалости, я готова поехать с тобой, готова делать то, что ты скажешь.

Атли наконец повернулся к ней. Лицо его было пепельно-серым, но глаза разили как стрелы. От прерывистого дыхания у его губ клубился пар.

– Уж не предлагаешь ли ты мне жениться на тебе? Это было бы все равно что уложить с собой в постель ядовитую гадину!

Он стремился оскорбить ее, но Эмме это было безразлично. Она была так подавлена тем, что произошло с Ролло, что ее уже ничто не могло задеть. Атли тоже видел это и все больше распалялся. Он вдруг схватил ее и стал трясти с неожиданной для больного силой:

– Будь ты проклята! Как я сожалею, что тогда вступился за тебя! Лучше бы тебя растерзали на месте Рагнар и все, кто там был!

Он отшвырнул ее. Пятясь, Эмма медленно убрала упавшие на лицо волосы.

– Когда-то Ролло сказал мне, что пряжу судеб, которую плетут норны, не дано переменить никому. Ты хотел победить судьбу, но из этого ничего бы не вышло, мой добрый Атли…

Внезапно юноша хлестнул ее по щеке.

– Не смей меня называть так!

Он весь дрожал, и Эмма умолкла, ожидая, когда он успокоится.

Это удалось ему довольно скоро. Открыв дверь, он кликнул Вибергу и велел ей готовиться к отъезду.

– Я беру тебя в аббатство Святого Михаила. Позаботься о дорожной одежде.

Эмма увидела, как счастливо засияли глаза девушки. Виберга засновала по горнице, напевая и с торжеством поглядывая на Эмму. Когда оба наконец ушли, Эмма еще какое-то время вслушивалась в голоса усадьбы, а когда все стихло, беззвучно расплакалась. Ей было нестерпимо жаль Атли и мучительно стыдно перед ним. К ней никто не шел, но она была рада тому, что предоставлена самой себе. Продолжая всхлипывать, она сбросила сапоги и плащ и забралась в постель, под шкуры. Они были каменно-холодны, и она лежала, словно увязнув в снежном сугробе, и слезы безостановочно струились из ее глаз. Наконец она немного согрелась, и ужасная действительность отступила от нее.

Утром ее разбудила Ингрид. Расширив глаза и забавно надувая губы, она поведала о том, что вчера произошло между братьями.

– Неужели все дело в том, что Ролло обиделся из-за этого обруча? – недоумевала девушка. – Отец пытался примирить их, но оба были разъярены, как медведи, вылезшие из берлоги до срока. Атли даже сказал, что больше не считает Ролло родней, и успокоился лишь тогда, когда его брат уехал. Но что же все-таки произошло, Эмма?

Не получив вразумительного ответа, она тут же застрекотала о своей свадьбе – а что иное могло сейчас занимать все помыслы Ингрид?

Из ее слов следовало, что мало кто в Байе понял, что же случилось в действительности. Однако Эмма беспрестанно ощущала напряжение, возникшее вокруг нее, слышала перешептывания за спиной. Было и другое – теперь, когда от нее отказались и Ролло, и Атли, она уже не имела никакого значения в глазах их соплеменников. Старый Ботольф порой окидывал ее недоуменным взглядом, словно раздумывая, как с ней в конце концов поступить. Выручало то, что ее взял под свое покровительство Бьерн Серебряный Плащ.

– С первым теплом мы с Ингрид отправимся в доставшееся мне в приданое селение, лежащее на границе с Бретанью. Я возьму тебя с собой. Но помни, это совсем рядом с монастырем, куда удалился Атли…

Ей и самой казалось удивительным, откуда у нее берутся силы ходить с высоко поднятой головой, хлопотать по хозяйству, распевать по вечерам. В глубине ее сердца свила гнездо боль, но на щеках от улыбки появлялись ямочки. Никогда и никому она бы не призналась, как ей худо, и, только уединяясь в стабюре, давала волю тоске и отчаянию, ибо даже в печали по Ролло был привкус наслаждения.