Каменная подстилка (сборник) - Маргарет Этвуд (2014)

– Ах, поганка! – восклицает Роза. Уида, Кориннина собака, черно-белая помесь загадочной породы, только что проехалась грязными лапами по новому пальто Розы. Пальто оранжевое – возможно, не самый удачный цвет. Коринна уверяет, что Уида обладает особо тонким восприятием и что следы ее лап – на самом деле послания. «Что Уида пытается мне сказать? – гадает Роза. – Что я похожа на тыкву?»

Осень. Три подруги гуляют по оврагу, шурша опавшими листьями. На такую прогулку они выходят еженедельно. Они заключили между собой договор – больше двигаться, чтобы подстегнуть образование аутофагов в организме. Про аутофаги Роза вычитала в каком-то медицинском журнале, сидя в приемной у зубного врача; оказывается, в человеческом организме куски клеток съедают другие куски, больные или умирающие. И такой внутриклеточный каннибализм способствует долголетию.

– Кто поганка? – спрашивает Коринна. У нее длинное, белое, гофрированное лицо и длинные, белые, гофрированные волосы, и она как никогда похожа на овцу. Или на ангорскую козу, думает Тони, которая всегда предпочитает конкретику. Устремленный внутрь себя взгляд, словно его обладательница что-то сосредоточенно пережевывает.

– Я не про твой сон, – говорит Роза. – Я про Уиду. Уида, сидеть!

– Она тебя любит, – нежно говорит Коринна.

– Уида, сидеть! – повторяет Роза, уже раздраженно. Уида уносится прочь.

– Она такая энергичная! – восклицает Коринна. Она обзавелась собакой три месяца назад и уже тает от умиления каждый раз, когда эта блохастая дворняга что-нибудь выкинет. Можно подумать, что Коринна самолично ее родила.

– Потрясно, – говорит Тони, которая порой набирается словечек у своих студентов. Она теперь почетный профессор, но все же ведет один семинар, для будущих магистров: «Ранние военные технологии». Они только что прошли скорпионовые бомбы – эта тема всегда очень популярна – и начали рассматривать композитные луки гунна Аттилы, с арматурой из кости. – Женя! Охренеть! Она что – просочилась из гроба наружу?

Она вглядывается в лицо Коринны через круглые очочки. В двадцать с небольшим Тони была похожа на проказливого эльфа. Она и сейчас еще похожа на эльфа, но уже составленного из сушеных цветов. Кожа как мятая папиросная бумага.

– Когда она умерла-то? – спрашивает Роза. – Я забыла. Ужасно, правда?

– В тысяча девятьсот восемьдесят девятом или около того, – отвечает Тони. – Или в тысяча девятьсот девяностом. Тогда как раз сносили Берлинскую стену. У меня остался кусок.

– Ты думаешь, он настоящий? – спрашивает Роза. – Тогда откалывали куски бетона откуда попало! Это все равно что щепки от Истинного Креста, или фаланги пальцев святых, или… или фальшивые «Ролексы».

– Это сувенир, – говорит Тони. – Сувенирам не обязательно быть подлинными.

– Во сне время течет не так, как в реальности, – произносит Коринна. Она любит читать о том, что происходит у нее в голове, когда она спит – впрочем, думает Роза, бодрствующая Коринна порой не сильно отличается от спящей. – Во сне все живы. Так сказал этот человек, тот, который… он говорит, что во сне время всегда «сейчас».

– Это не слишком утешает, – говорит Тони. Она любит, чтобы все было разложено по полочкам и так оставалось. Ручки в этом стакане, карандаши в том. Овощи на тарелке справа, мясо слева. Живые в одну сторону, мертвые – в другую. Нельзя допускать осмоса, смешения: от этого начинает кружиться голова.

– А во что она была одета? – спрашивает Роза. При жизни Женя одевалась очень эффектно. Предпочитала насыщенные цвета – сливовый, сепия. Она была гламурна, в то время как Роза – лишь элегантна.

– В кожу, – бормочет Тони. – И хлыстик с серебряной ручкой.

– Во что-то вроде савана, – отвечает Коринна. – Белое.

– Как-то не представляю ее в белом, – говорит Роза.

– Мы же не одевали ее в саван, – говорит Тони. – Для кремации. Мы выбрали одно из ее собственных платьев, вы разве не помните? Вроде коктейльного. Темное.