Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

А настроение было отменным. Как-то так уж удачно сложился день: в нескольких домах хозяева похвастались намечающимся богатым урожаем, жар у холопки ратника Григория из десятка Фомы оказался обычной простудой, и не очень сильной, младший сын обозника Леонтия бросил, наконец, костыли — сломанная нога срослась, как надо, сотник Корней разговаривал ласково, интересовался: все ли хорошо, не надо ли чем помочь? И то сказать: почему бы ему ни быть ласковым, если Настена с уверенностью подтвердила, что у ключницы Листвяны, по всем признакам, ожидается мальчик? Сама Листвяна зазвала отобедать и развлекала Настену приличной к случаю беседой, не изводя расспросами на медицинские и ведовские темы, как это делало подавляющее большинство баб, которым удавалось втянуть лекарку в разговор, и, хотя была Листвяна бабой с двойным, если не с тройным, дном, обычного раздражения она у Настены сегодня не вызывала.

Обозный старшина Бурей, узрев лекарку, прервал процесс любимого времяпрепровождения — наблюдения за жизнью села поверх забора, вылез на улицу и с радостным оскалом, способным напугать до икоты даже взрослого мужика, поинтересовался: усердно ли работают посланные им к Настене для починки крыши, холопы. То, что при этом, будучи на восемь лет старше лекарки, Бурей величает ее матушкой, уже никого не удивляло — привыкли, а то, что на жуткой роже обозного старшины имеет место приветливое выражение, могла разобрать только сама Настена.

У самых речных ворот лекарку перехватила Февронья — та самая баба, которую Настена задействовала для сеанса «сексотерапии», вытаскивая корнеева внука с кромки между явью и навью. Что ж поделаешь, если еще не старая, вполне здоровая баба страшно страдает от бездетности, не решаясь передать мужу слова лекарки о том, что вина за бесплодный брак лежит на нем, а не на ней? «Гульнуть налево» Февронья тоже отказывалась наотрез, хотя Настена и обещала сама подобрать подходящего «донора» и обеспечить «конфиденциальность», рассказывать же несчастной бабе, сколько мужиков в Ратном воспитывают не своих детей, лекарка не позволила бы себе никогда. Так, вот, и пришлось убеждать, мол, парень без памяти — даже и знать ничего не будет, кровь у Лисовинов добрая — ребеночек будет здоровым, да и во внешности дитя не будет ничего такого, что могло бы натолкнуть мужа Февроньи на ненужные мысли. Тем паче, что внешность Михайле уже «подправили» — сестра граблями, да Марфа лучиной, теперь сходство сможет уловить только очень острый, опытный взгляд, при условии, что будет знать, что искать. А вот знать-то никто и не будет. Короче, дала себя уломать баба, теперь, вот, смотрит коровьими глазами.

Не произнося ни слова, Февронья лишь с надеждой смотрела на Настену и судорожно комкала в руках холщевую сумку. Настена по-матерински улыбнулась, сказала несколько ободряющих, но на самом деле ничего не значащих, фраз, а сама внутренне замерла от вдруг возникшего ощущения: «Получилось!». Февронья, конечно же, еще ничего не почувствовала — времени-то прошло, всего ничего, а Настена обостренным ведовским восприятием уловила легкий отблеск (пока только отблеск) того внутреннего света, который озаряет женщин несущих в себе росток новой жизни.

Февронье она ничего не сказала — побоялась сглазить, да и уверенности полной не было, но настроение сделалось по-настоящему радостным. И наплевать, что улыбка одной из баб, встреченных у колодца была вовсе и не улыбкой (ведунью не обманешь), и вслед Настене, когда она отошла достаточно далеко, наверняка была сказана какая-нибудь гадость. Лекарка давно приучила себя все замечать и запоминать, но держать чувства в узде. При нужде, она без особого труда могла бы заставить ту же Варвару, якобы лицезревшую превращение Юлькиной косы в гадюку, валяться у себя в ногах и лизать сапоги. Но то — при нужде, а не для собственного удовлетворения. Сейчас же радость от удачи и без того перекрывала любые неприятные мелочи. Тем более, что радость была редчайшей — многослойной.