Ассегай - Уилбур Смит (2009)

Вообще-то «Холланд» считается оружием ближнего боя. Перед тем как выйти из Тагдала-Кэмп, Леон проверил его в стрельбе по мишеням и выяснил, что при данной регулировке стволов наилучшая дистанция для поражения цели — тридцать ярдов. Увеличение расстояния вело к тому, что пули рассеивались самым непредсказуемым образом. Он знал, что должен стрелять только наверняка, а для этого нужно подойти как можно ближе. Лучше всего из-за орешника. Леон уже видел копошащихся в складках серой кожи волоклюев. Их было пять или шесть, этих маленьких, юрких желтых пташек с плоскими красными клювами, которыми они выклевывали клещей, блох и прочих кровососущих паразитов. Одна птичка забралась слону в ухо, и он раздраженно мотнул головой, прогоняя ее из чувствительного органа. Другие, обосновавшиеся на брюхе и в промежности великана, деловито занимались своим делом. И вдруг, заметив приближение человека, разом вспорхнули с боков и живота и уселись рядком вдоль хребта, глядя на чужака крохотными бусинками глаз.

Маниоро попытался предупредить Леона, однако подать голос не решился, а сам Леон, думавший лишь о том, чтобы подобраться поближе, не заметил отчаянных жестов масаи. До выбранного в качестве укрытия орешника оставалось не больше дюжины шагов, когда вся стайка волоклюев сорвалась со спины слона, громким чириканьем подавая сигнал опасности. Этот знак великан понял хорошо, потому что птицы были не только его грумами, но и стражами.

Вырваться из полусонного блаженства, набрать скорость — на все это хватило считанных мгновений. Слон еще не знал, откуда исходит опасность, он доверял птахам, а потому просто рванул вперед, уходя от охотника под углом в тридцать градусов. Не ожидавший такой быстроты и проворства от животного столь огромной массы, Леон на секунду опешил, но уже в следующий миг сорвался с места. Теперь все решало время. В спринте человек еще может соперничать со слоном, однако чем дальше, тем вернее преимущество будет переходить к четвероногому. На бегу Леон бросил взгляд на великана. Широкие, как паруса, уши были прижаты к черепу, открывая длинную вертикальную прорезь, голова при этом прыгала вверх-вниз при каждом шаге. Пронзительно пищали волоклюи. За спиной кричали что-то Лойкот и Маниоро. Все спуталось, смешалось, пришло в движение и сбивало с толку, а тем временем слон быстро уходил. Еще несколько шагов, и его будет не достать.

Леон остановился. Резко, словно налетел на столб. Он ничего не слышал и видел только одно: вертикальную щель на скачущей вверх-вниз голове. Приклад сам уперся в плечо, взгляд скользнул по сдвоенным стволам. Время замерло. Мир остановился, как бывает только во сне. С глаз будто спала пелена — зрение обострилось, словно заточенное алмазом. Он видел не только колышущуюся стену серой шкуры, не только распластанные уши — он видел то, что под ними. Мозг. Перси Филипс называл такое ощущение охотничьим глазом. Сейчас, когда охотничий глаз открылся у него самого, Леон проник им сквозь плоть и кости и мог в точности описать положение мозга, органа величиной с футбольный мяч, расположенного за вертикальной щелью ушного отверстия.

Ружье грохнуло, и даже яркое солнце не помешало увидеть вырвавшееся из ствола пламя. Странно, но Леон не сознавал, что спустил курок, и лишь слегка почувствовал отдачу, когда сила в пять тысяч фунтов двинула его в плечо. На зрении это никак не отразилось: он ясно видел, как пуля вошла в цель в двух дюймах позади ушной щели. Там, где и требовалось. Он видел, как мигнул и закрылся ближний к нему правый глаз, слышал, как пуля ударилась о кость — звук получился такой же, какой бывает, когда топор лесоруба вонзается в лиственницу. Наделенный даром охотничьего глаза, Леон представил, как эта самая пуля проходит кость и ткани и разрывает мозг.