Когда пируют львы - Уилбур Смит (1964, 1966)

Шон уселся за стол, сдвинул в сторону столбики золотых монет, окунул перо в чернильницу и стал писать. Закончив, поднял голову и посмотрел на старика Пая:

– Прошу вас заверить мою подпись.

Пай взял документ и принялся читать. Когда прочитал до конца, лицо его обмякло от удивления.

– Свою долю Теунис-Крааля и все стада ты отдаешь первенцу своего брата! – воскликнул он.

– Все верно, подписывайте.

– Да ты с ума сошел! – запротестовал Пай. – Ты отказываешься от целого состояния! Подумай хорошенько, подумай о своем будущем! А я-то надеялся, что вы с Одри… – Он не закончил фразу. – Не глупи, парень.

– Пожалуйста, подпишите, мистер Пай, – стоял на своем Шон.

Банкир, бормоча что-то под нос, быстро подписал бумагу.

– Благодарю вас.

Сложив документ, Шон сунул его в конверт, запечатал и убрал во внутренний карман плаща.

– Где же мои деньги? – спросил он.

Пай с отвращением подтолкнул к нему холщовую сумку. С дураками он не хотел иметь никакого дела.

– Пересчитай, – промычал он.

– Я вам верю, – сказал Шон и подписал расписку.

Шон направил лошадь мимо торговых загонов, вверх по склону и дальше по дороге на Питермарицбург. Мбежане бежал рядом с его стременем, ведя на поводу сменную лошадь.

Наверху подъема Шон остановился. Ветер разогнал облака, и земли достиг звездный свет. Внизу раскинулся город, в домах кое-где светились окна.

«Эх, с Адой не попрощался», – подумал Шон.

Он перевел взгляд в долину, туда, где находился Теунис-Крааль. Там царила тьма – ни огонька не было заметно. Шон притронулся к конверту во внутреннем кармане плаща.

– Отправлю из Питермарицбурга, – проговорил он вслух.

– Нкози? – не понял Мбежане.

– Я сказал: дорога длинная, пора ехать.

– Да, – не стал спорить Мбежане, – пора ехать.

Часть вторая

Витватерсранд

1

От Питермарицбурга они повернули на север и по открытой всем ветрам, заросшей высокими травами равнине стали неуклонно подниматься к горам. На третий день на фоне неба показались вершины Дракенсберга, выщербленные и черные, как зубы старой акулы.

Похолодало, и Мбежане, закутавшись в кароссу[21], плелся далеко позади. Миновав Питермарицбург, они не обменялись и парой дюжин слов. Шон все о чем-то думал, и Мбежане, зная, что в такие минуты его лучше не трогать, благоразумно держался в сторонке. Он не обижался: человек, который покинул собственный дом и все свои стада, имеет право поразмышлять. У Мбежане была своя печаль – он тоже покинул дом, а в доме постель, а в постели одну аппетитную толстушку.

Мбежане вынул затычку из тыквенной бутылочки с табачком, отсыпал щепотку и осторожно втянул ее носом. Потом посмотрел на горы. На закате снег на вершинах окрасился в розовый цвет. Это означало, что скоро привал. Хотя, с другой стороны, может, и нет. Впрочем, какая разница.

Скоро совсем стемнело, а Шон и не думал спешиваться. Дорога пересекла еще одну впадину вельда, и внизу, в глубокой долине, показались огни.

«Город Данди», – равнодушно подумал Шон.

Приближаясь к городу, он не стал пришпоривать лошадь, и она продолжала идти все тем же легким шагом. Уже доносился запах дыма из угольной шахты, смолистый и оставляющий горький привкус во рту и в горле.

Войдя в город, они двинулись по главной улице. В таком холоде все люди куда-то попрятались, и город казался пустынным. Останавливаться Шон не собирался, привал можно устроить и за городом, но, проезжая мимо гостиницы, он призадумался. Там тепло, оттуда слышится смех, мужские голоса… до него вдруг дошло, что пальцы его совсем окоченели.

– Мбежане, возьми-ка ты мою лошадь и найди за городом приличное для стоянки местечко. Да костерок разведи, а то не найду тебя в темноте.