Еще как сунул бы, если б был уверен, что Пруст не застукает его за этим занятием!

– Если она еще у тебя, я бы охотно глянула на нее.

Саймон кивком указал на стол.

– Вот она, если ты хочешь ее почитать.

– Хотелось бы взглянуть на те отрывки, которые Пруст пометил для тебя закладками. Поверить не могу, что он до этого снизошел! Ведь его «эго» не знает границ.

– Это абзацы, где упоминается он, – спокойно произнес Саймон. – Как будто только они во всей книге имеют значение. В глазах Ярдли он был Мартином Лютером Кингом, далай-ламой и Иисусом Христом в одном лице.

– Что? – оторопела Чарли, беря в руки «Только любовь». – Здесь сказано что-то противоположное?

– Нет. Она считала его своим другом.

– В таком случае она как минимум плохо разбирается в людях… Как ты думаешь, она действительно убила своих детей?

– Почему ты спрашиваешь? Потому, что она хвалила Пруста?

– Нет, потому что ее за их убийство посадили в тюрьму, – ответила Чарли с подчеркнутым терпением.

– Мне было велено выискивать людей вроде тебя. Снеговику нужны имена. Имена инакомыслящих. Имена изменников.

Чарли наполнила чайник водой.

– Могу я сказать что-то такое, что ты не истолкуешь превратно? А если я в то же самое время заварю для тебя чашку чая?

– Говори что хочешь. Я восприму все как надо.

– Звучит многообещающе. У меня словно камень с души свалился… Ну, хорошо. Мне кажется, что тобой овладевает некая опасная навязчивая идея. Точнее, уже овладела.

Саймон удивленно посмотрел на нее.

– Это потому что я всю ночь не ложился спать? Я не мог заснуть. Хелен Ярдли для меня не важнее, чем все прочие…

– Я говорю о Прусте, – осторожно возразила Чарли. – Ты одержим ненавистью к нему. Ты лишь потому не ложился спать и всю ночь напролет читал книгу, так как знал: в ней что-то говорится о нем.

Саймон отвернулся. Заявление Чарли о том, что у него-де пунктик в отношении Пруста, показалось ему смехотворным.

– Я впервые имею дело с убийцей, которая написала книгу, – сказал он. – Чем раньше я ее прочту, тем скорее пойму, может ли она каким-то образом помочь мне.

– Тогда почему было не почитать экземпляр, который тебе дал Пруст? Вместо этого ты потащился в «Слово», а это, признайся, изрядный крюк. Ты же не поленился этот крюк сделать, чтобы зайти в книжный магазин, который уже мог быть закрыт или в нем могло не быть этой книги…

– Он был открыт, и книга там была, – сказал Саймон и шагнул мимо Чарли в коридор. – Забудь про чай. Мне нужно умыться и идти на работу. Не хочу попусту тратить время на разговоры о том, чего не было.

– Но если бы «Слово» оказалось закрыто? – крикнула ему вслед Чарли. Снова эти бессмысленные гипотезы. – Ты бы вернулся на работу, чтобы взять экземпляр, что тебе дал Пруст?

Саймон не удостоил ее ответом. В его мире, если ты окликнул кого-то издалека, задавая вопрос, и не получил ответа, то лучше махнуть на это дело рукой; в лучшем случае подождать, когда подвернется удобный момент, и повторить попытку. Но не в мире Чарли.

Саймон услышал на лестнице ее шаги.

– Если ты не можешь заставить себя читать нужную тебе книгу лишь потому, что это он ее тебе дал, то у тебя точно проблема.

– Она считала его своим другом, – повторил Саймон, глядя в зеркало для бритья на свое измученное лицо. Зеркало купила для него Чарли и криво повесила на стене ванной.

– И что из этого?

Она права. Если он не согласен с мертвой женщиной, то он ничем не лучше Пруста и уже ступил на тропу тирании.

– Наверное, каждый человек имеет право на свое мнение, – наконец ответил Саймон.

Возможно, кто-то из коллег далай-ламы счел бы его заносчивым засранцем. Вот только есть ли у людей в шафранных одеждах коллеги? А если да, то как их называют?