Горечь моей надежды - Сьюзен Льюис (2012)

Какое-то время назад почтальон опустил в ящик какие-то конверты. Он – один из немногих, кто приходит сюда. Он и еще несколько человек, что доставляют сделанные по Интернету покупки, и член местного совета, агитирующий проголосовать за него на выборах. А ведь когда-то их дом гудел от посетителей – главным образом детей, которые приходили брать уроки игры на фортепьяно. Правда, тогда они жили в другом доме – в том, который они купили, когда родился Джонатан. Это было на севере, за много миль отсюда, почти у самой шотландской границы.

Были у нее и подруги, пусть даже всего несколько. Они продолжали приходить и после того, как умер Джонатан. Увы, у нее не было сил притворяться, что ничего не произошло, что жизнь продолжается. Она была вынуждена попросить родителей своих учеников подыскать им других преподавателей, после чего отгородилась и от подруг. Вскоре единственным человеком, которого она видела рядом с собой, остался ее муж Брайан.

Это не считая Отилии, потому что той всего три года. Кажется, скоро ей будет четыре. Эрика не могла точно сказать, потому что дата – число и месяц – вылетели у нее из головы. Лучше бы ей вообще не видеть Отилию! Да-да, так ей было бы гораздо легче.

Она чувствовала на себе глаза девочки, и от их взгляда ей делалось не по себе. Сердце начинало колотиться в груди, в голове со свистом проносились ласточки, в глазах плясали мотыльки. Отилия наблюдала за ней, застыв в дверях в дальнем конце комнаты, ожидая, когда она повернется к ней. Эрика почувствовала, как по ее спине скатился ручеек пота.

Что, она думает, должно сейчас произойти? И думает ли она вообще? Нет, вообще-то она думает, но откуда знать, что там творится в ее голове, если она почти не говорит? Ее глаза цвета коры бука, волосы – мягкие, как кашемир, кудрявые и темные, как земля. Эрика редко смотрела на дочь. Это выбивало ее из колеи. Ведь она, Эрика, слишком слаба, слишком убита горем и вообще, за себя не ручается. Страшно подумать, что будет, если дочь прикоснется к ней.

Отойди от меня. Отойди от меня. ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ, ТЫ МЕРЗКАЯ МАЛЕНЬКАЯ СУЧКА.

Кто произнес эти слова? Ее собственный голос или один из тех, что обитают в ее голове?

Отилия никогда не знала своего брата. Когда она родилась, тот уже умер. Она появилась на свет спустя несколько месяцев – своего рода компенсация. Или же наказание. Да-да, именно так: что-то вроде пожизненного заключения за то, что она, Эрика, сделала – или же, наоборот, не сделала.

Отилию купал Брайан, он же укладывал ее спать. Он будил ее по утрам и кормил завтраком. Если бы не он, Отилия ходила бы грязной, а может, даже голодной. Хотя, когда она бывала голодна, она научилась сама доставать из холодильника еду. Иногда Брайан читал ей книжки или играл с ней игры, в игры, в какие она сама бы никогда не стала играть.

Когда такое бывало, она ставила музыку – Брамса или Дебюсси, – чтобы утонуть в звуках своих любимых сонат. В конце концов милосердные вещества проникали ей в мозг и тихо его отключали. Как же она ненавидела эти игры, презирала их, как презирала своего мужа, свою мать, своего отца и весь этот паршивый прогнивший мир.

Увидев, как машина Брайана свернула на подъездную дорожку, она отпрянула от окна, не желая, чтобы он ее заметил. Теперь они спали в разных комнатах и общались только в случае необходимости. Он знал правду, знала правду и она. И этот секрет связывал их вместе, причем так крепко, что порой Эрика не понимала, как она еще не задохнулась в его путах.

Она прошла через комнату. И пока она шагала, призраки расступались – прежние обитатели дома, которые вечно подглядывали за ней из своих углов. Может, они пытались ее пристыдить? Или слышали голоса в ее голове? Может, это их голоса? И они слушают, когда она разговаривает с Отилией. Интересно, они морщат нос, слыша, что она говорит ей бессвязным, безумным шепотом? Сейчас ей даже не хочется смотреть в сторону Отилии. Ее нервы натянуты как струна, из глаз вот-вот хлынут слезы.