Ложный рассвет - Том Лоу (2009)

Оглядевшись по сторонам, Рене понизила голос:

– Ни то, ни другое. Йель выбил из него дух фермерства.

– Совсем?

– Сами как думаете?

– Ну-у… он больше не умеет водить трактор?

– Трактор! Мой новый друг, он даже апельсин от грейпфрута отличить не сумеет. Зато, наверное, морковку любит – за характерную форму. Он ведь, красавчик такой, до сих пор холост, живет здесь, в имении. Можно с вами начистоту?

– Может, лучше соврете? – улыбнулся я.

Рене закудахтала, точней засмеялась. Потом сделала жест официанту, и тот забрал у нее пустой бокал.

– Повторите, пожалуйста. – Официант кивнул и ушел. – Так на чем я остановилась?

– Составляли психологический портрет хозяев.

– Вы мне нравитесь, Шон О’Брайен. Чем вы, кстати, занимаетесь? Бога ради, не говорите, что вы фермер или пластический хирург.

– Я врач-сексолог, – как можно невозмутимей ответил я.

Рене засмеялась еще громче.

– Почаще заглядывайте на огонек к Бренненам. С вами намного интересней, чем с доктором Филом[12].

Подошел официант. Рене поблагодарила его и взболтала лед в стакане кончиком наманикюренного пальца.

– Помяни черта… Младший готовится выступить.

Трио музыкантов закончило исполнять композицию, и Ричард Бреннен вышел из тени на свет.

Глава 29

Двигался Ричард Бреннен размеренно и плавно, сверкая идеальной улыбкой. Одно слово: радушный хозяин. Тут подмигнул, здесь похлопал по плечу, там искренне пообещал во всем разобраться. Перешел к следующей группе гостей. Притворился, будто слушает их, выдал заранее отрепетированную фразу, показал симулированное тепло опытного телеведущего.

Наконец подошел к микрофону:

– Мне кажется, толпа сегодня собралась рекордная. Чувствую, год нас ждет славный. – Он подождал, пока смолкнут аплодисменты. – Спасибо всем, что пришли. Вечер получился просто замечательный.

Сиделка выкатила на свет инвалидное кресло, в котором сгорбилась пожилая дама.

Ричард Бреннен улыбнулся и жестом руки указал на нее:

– Встречайте: моя мама. Еще успеете с ней поздороваться, пообщаться.

Он поднял бокал, словно произнес тост в ее честь, однако женщина никак не отреагировала: то ли ей парализовало лицевые мышцы, то ли она находила сына отвратительным – как и Рене Робертс: бокал и выражение на лице блондинки оставались совершенно пустыми.

На губах Бреннена мелькнула акулья улыбка.

– Еда вроде готова, так что прошу: ешьте и пейте, как матросы в увольнительной на берег! Политкорректность призывает меня сказать: соблюдайте умеренность и помните об ответственности, однако, когда дело доходит до щедрых угощений, мы, Бреннены, напрочь забываем о политкорректности. Развлекайтесь!

Аудитория разразилась аплодисментами, а музыканты – ремейком «Алабама – дом родной». Ричард Бреннен тем временем присоединился к отцу в баре, подальше от оркестра. Ко мне они стояли спиной, однако бармен, заметив мое приближение, спросил:

– Что подать, сэр?

Я зашел к Бренненам спереди, готовый к реакции с их стороны, и попросил:

– Колу, – сказал я это громко, чтобы хозяева слышали. – Да, здесь предпочитают пить совсем другое, но как водителю я верю одному лишь себе. Приходится помнить об ответственности.

Ричард Бреннен взглянул на меня, точно кот – на птичку за окном. Он слегка наклонил голову вбок, смотрел, не моргая, очень внимательно, без злобы и угрозы во взгляде. Только с первобытным любопытством.

У его отца было румяное и чуть одутловатое лицо: под кожей на щеках угадывались тонкие синие прожилки. Глаза покрывала пелена катаракты. Допив виски, он поставил стакан на стойку.

– Рикардо, – позвал он бармена, – еще, на два пальца.

Ричард Бреннен сверкнул идеальными белоснежными зубами хищника:

– Прошу простить, но мне отчего-то трудно вспомнить…

– Шон О’Брайен.

Он крепко пожал мне руку.

– Знаете моего отца Джоша?