– Ты, наверное, хочешь спросить, почему я не пробью стену и не вырву оттуда эти часы. Что ж, такой подход вряд ли сработает. Звук такой, будто эти часы прячутся за всеми стенами одновременно: на чердаке и в подвале, в гардеробных, подсобках и залах. Иногда их ход будто замедляется. Я надеюсь, однажды они остановятся. Но потом стрелки снова начинают идти как обычно. Не знаю, что и делать, – голос дяди теперь выдавал нотки отчаяния. На минутку Льюису показалось, что мужчина готов расплакаться. А потом влезла миссис Циммерманн.

– Послушай, чего тебе не нужно делать, Джонатан Барнавельт. Не нужно пугать Льюиса тем, о чем сам не имеешь понятия. В конце концов, тиканье часов может объясняться остаточной магией от экспериментов старого недоумка. Или это и вовсе жуки-точильщики. Или какая-нибудь иллюзия вроде шепота в галереях некоторых домов. У меня в голове тоже какой-то голос то и дело напевает что-то. Сначала слышится «пум-пум-пум», а потом и нет ничего.

Джонатан выглядел раздраженным.

– Ох, Флоренс, не надо притворяться. И ты, и я оба знаем, что это не что-нибудь безобидное. Я бы не стал рассказывать ничего Льюису, если бы просто хотел его напугать. Но мне кажется, будет гораздо лучше рассказать ему про часы, чем позволить думать, что его дядюшка вот-вот съедет с катушек. Понимаешь, он видел, как я обхожу дом по ночам.

– Раз так… – протянула миссис Циммерманн. – Не знаю, как там насчет рассудка, но дяде Джонатану пора отправляться в кроватку, если уж он намерен завтра устроить нам пикник. Она покопалась где-то в складках платья и вытащила серебряные часы на длинной цепочке. Открыв их, миссис Циммерманн объявила, что уже четвертый час ночи.

Джонатан удивленно поднял на нее глаза:

– Уже? Боже мой, а я и не представлял…

– Дядя, пожалуйста, расскажи мне еще кое-что, – перебил Льюис. – Можешь ответить на один только вопросик?

– Конечно, Льюис. Спрашивай.

Льюис заметно смутился, но все же задал вопрос:

– Ну… раз остальные часы должны заглушать те, что в стенах, зачем останавливать их на ночь?

Джонатан вздохнул.

– Я не каждую ночь их выключаю. Иногда просто хожу по дому и заглядываю в каждую комнату. Меня это почему-то успокаивает. Не могу объяснить почему. Но иногда, как сегодня ночью, мне просто необходимо прекратить это чертово тиканье. В такие моменты мне кажется, что если удастся погрузить в тишину весь дом – в ненарушаемую тишину, – то я смогу расслышать те самые часы, волшебные, и понять, за какой именно стеной они спрятаны или в каком тайнике. Но ничего не выходит, и тогда мне кажется, что я почти сошел с ума.

Льюис все равно выглядел растерянным.

– Но если часы волшебные, – уточнил мальчик, – то они должны быть невидимыми, разве не так? Точнее, это ведь должно быть нечто такое, что нельзя потрогать.

Джонатан отрицательно помотал головой:

– Не совсем так, Льюис. Волшебство творят с помощью обычных, реальных предметов. На них накладывают заклятья. Одна моя знакомая ведьма вот какое проклятье наложила на своего врага: оставила его фотографию под сливом для дождевой воды. По ее задумке, враг должен был погибнуть, когда с карточки вымоется его лицо. Очень распространенный метод. Так что нет, Льюис. Эти часы такие же настоящие, как наши старые напольные часы с маятником. Только заколдованные. Но что это за колдовство и для чего оно, ума не приложу.

– Зато я кое-что знаю наверняка, кучерявая ты борода, – вклинилась миссис Циммерманн, раскачивая часы на цепочке, как маятник, перед глазами дяди Джонатана, – и вот что: если мы все хоть ненадолго не сомкнем глаз, завтра будем как вареные раки… Льюис, бегом в кровать. Джонатан, и ты тоже. Я сполосну тарелки из-под печенья и уберу молоко.