Осада Бостона, или Лайонел Линкольн - Джеймс Фенимор Купер (1825)

Угроза подействовала: Джэб поднял голову и снова принял прежнюю настороженную позу. По толпе прошло легкое движение, и опять послышались зловещие слова:

— Кровь за кровь!

Беззащитный юноша, которого нам приходится называть дурачком за неимением более подходящего выражения, тем более, что его слабоумие снимало с него ответственность за его поступки, уставился на окружающих испуганным взглядом, но взгляд этот с каждой секундой становился все более и более осмысленным, словно сжигавший Джэба внутренний огонь очищал его дух в той же мере, в какой изнурял его тело.

Законы Массачусетса не позволяют бить и мучить своих ближних, — сказал Джэб таким проникновенным и торжественным тоном, что он растрогал бы не столь очерствелые сердца. — И священная книга этого не позволяет!

Если бы вы не растащили Северную молельню на дрова и не сделали из Южной конюшню, вы могли бы туда пойти и услышать такие проповеди, что волосы зашевелились бы на ваших грешных головах!

Со всех сторон раздались крики: «Долго ли мы будем слушать его глупости?.. Дурак глумится над нами!.. Да разве этот деревянный балаган мог служить храмом для , истинных христиан?»

И отовсюду снова послышались угрожающие слова:

— Кровь за кровь!

— Назад, назад! — восклицал Полуорт, размахивая палкой, чтобы придать больше веса своим приказаниям. — Подождите, пока он во всем не сознается, тогда будете его судить. Последний раз обращаюсь к тебе: скажи всю правду! Может быть, твоя жизнь зависит сейчас от твоего ответа. Нам известно, что ты поднял оружие против короля. Да, я сам видел тебя на поле сражения, когда наши войска.., гм.., гм.., совершали контрмарш от Лексингтона; известно также, что ты снова присоединился к мятежникам, когда наша армия штурмовала высоты Чарлстона… — Но тут, с испугом заметив, как потемнели и нахмурились , лица солдат при перечислении проступков Джэба, капитан спохватился и с похвальной находчивостью добавил:

— ..в тот прославленный день, когда войска его величества разогнали колониальную чернь, как собаки прогоняют овец с пастбища.

Ловкий ход Полуорта был вознагражден взрывом неистового хохота. Ободренный этим доказательством своей власти над слушателями, достойный капитан продолжал говорить со все возрастающей уверенностью в силе своего красноречия:

— В тот прославленный день, — продолжал он, все больше и больше воодушевляясь, — много доблестных офицеров и сотни бесстрашных солдат нашли свой роковой конец. Одни честно пали в открытом бою, став жертвой случайностей войны, другие.., гм.., гм.., получили увечья и до могилы не расстанутся со знаками своей славы. — Тут его голос упал и немного охрип, но, преодолев минутную слабость, он закончил как мог выразительнее, чтобы совсем запугать пленника:

— А третьих, плут, предательски убили!

— Кровь за кровь! — снова послышалось в толпе.

Уже не пытаясь больше укротить ярость солдат, а наоборот, сам поддавшись ей, Полуорт продолжал допрос.

— Ты помнишь человека, по имени Деннис Макфьюз? — спросил он громовым голосом. — Он был предательски убит на ваших укреплениях, когда бой уже кончился. Отвечай мне, негодяй! Не был ли ты среди этой черни и не твоя ли подлая рука совершила это кровавое дело?

Джэб еле слышно прошептал несколько слов, из которых можно было разобрать только: «адовы нечестивцы» и «народ научит их уважать закон».

— Убить его, вышибить из него дух! — требовали наиболее свирепые из гренадеров.

— Стойте! — вскричал Полуорт. — Еще одно мгновение, и я успокою свою совесть, заплатив долг памяти покойного. Говори, что ты знаешь о смерти командира этих бравых гренадеров?

Джэб, внимательно слушавший эти слова, хотя глаза его все время беспокойно следили за движениями его врагов, повернулся к капитану и с простодушным торжеством заявил:

— Гренадеры восемнадцатого полка лезли на холм, рыча, как львы, зато вечером они выли над телом их самого рослого офицера.