Беглая монахиня - Филипп Ванденберг (2011)

— Ваше высокоблагородие должны моему господину, имперскому графу Якобу Фуггеру Аугсбургскому, сто десять тысяч рейнских золотых гульденов вместе с процентами за прошлый год.

Секретарь усердно кивнул.

А Шварц настойчиво повторил:

— Вместе с процентами за прошлый год, ваше высокоблагородие!

— Я знаю, — робко ответил Альбрехт. — Времена уж больно тяжелые. Крестьяне восстают против властей и отказываются платить десятину. Проповедники разрешения грехов с пустой сумой разъезжают по стране, потому что никто не желает слушать их проповеди. При этом у народа как никогда есть масса поводов откупиться от грехов, но церкви пустуют.

— Почему бы вам не пустить в ход необычные средства распространения в народе ваших индульгенций?

— Необычные средства! — Альбрехт усмехнулся. — Назовите мне хотя бы одно из ваших необычных средств! Как должнику Якоба Фуггера мне почти любое средство подойдет.

— Ваше высокоблагородие, не мое дело указывать вам способ, как заработать деньги. — Маттеус Шварц нахмурился. — Я явился для взимания процентов в размере одиннадцати тысяч золотых гульденов и не собираюсь покидать ваш город, пока указанная сумма не зазвенит в моем кошельке.

— Так что же, мне эти одиннадцать тысяч золотых гульденов из своего ребра вырезать? — взорвался Альбрехт. — У меня нет ни гульдена в кармане. Я разорен!

— Стало быть, вы жили не по средствам, досточтимый архиепископ. Как говорит мой патрон Фуггер, тот, кто получает удовольствие без денег, скорее всего, нашел философский камень.

— Хорошо говорить Фуггеру. Он в деньгах как сыр в масле катается!

Посланник засмеялся:

— Тут вы, пожалуй, правы. Но аугсбургские Фуггеры с молоком матери впитали умение обращаться с деньгами, это передавалось от отца к сыну, а потом к внукам. Вы же, если мне не изменяет память, купили и титулы, и приходы. Собрали вокруг себя самых известных художников, этого Кранаха и Дюрера из Нюрнберга, которые вас так выигрышно изобразили. К тому же ваш собор набит сокровищами!

Альбрехт готов был вцепиться в глотку сборщику долгов. Он вскочил и воскликнул:

— Что же, прикажете мне Майнцский собор продать?

Маттеус Шварц наморщил лоб, словно хотел сказать: «Неплохая идея». Однако вслух произнес:

— Разве вы только что не отказали Великому Рудольфо в его намерении подняться по канату на западную башню собора? Позвольте заметить, это было довольно неосмотрительно.

— Он имеет в виду десятую часть сборов, — вмешался секретарь. — От циркачей можно было бы потребовать и больше.

— И не только, — возразил посланник. — Зрелища, подобные этому, привлекают тысячи людей, то есть гораздо больше, чем может вместить ваш собор. Вот вам прекрасная возможность распространить среди народа ваши индульгенции. Говорят, несколько лет тому назад в Бамберге, когда Рудольфо поднялся на одну из соборных башен, было продано семь тысяч индульгенций.

Альбрехт Бранденбургский и его секретарь переглянулись, как будто на них только что сошел Святой дух. Чтобы подбодрить своего хозяина, Кирхнер с достоинством кивнул. Было видно, как в архиепископе боролись противоречивые чувства: освобождение от кары за грехи и шутовской балаган!

В конце концов он возмущенно рявкнул:

— Кирхнер, чего ты ждешь? Верни жену канатоходца!

Секретарь настиг Магдалену на пути в гостиницу «Двенадцать апостолов», излюбленное пристанище путешественников. Там она намеревалась вместе с зазывалой ждать Рудольфо и артистов.

— Прошу прощения за недоразумение, происшедшее у его курфюрстшеской милости, — церемонно начал Кирхнер. — Альбрехт Бранденбургский послал меня сообщить вам, что он, вероятно, встал сегодня не с той ноги...

— И вы побежали за мной, чтобы поставить меня об этом в известность? — перебила его Магдалена. Она сразу сообразила, что спесивый архиепископ поменял свое решение.