Власть меча - Уилбур Смит (1986)

Шаса с важным видом прошел вперед, сорвал орхидею и протянул сэру Гарри. Эта маленькая церемония была обязательной частью ежегодного празднования дня рождения, и все радостно засмеялись и зааплодировали.

С гордостью глядя на сына, Сантэн мысленно вернулась к тому дню, когда старик-бушмен назвал его Шасой, Хорошей Водой, и станцевал в его честь в тайной долине пустыни Калахари. Она вспомнила песнь рождения, которую сочинил и исполнил старик; в ее памяти снова возникли щелкающие и присвистывающие звуки бушменского языка, который она так хорошо помнила и так любила. «Его стрелы долетят до звезд, а когда люди будут произносить его имя, оно будет слышно далеко, – пел старый бушмен. – И он будет находить хорошую воду. Куда бы он ни пошел, всюду он будет находить хорошую воду».

Она снова мысленно увидела лицо давно погибшего старого бушмена, невозможно морщинистое, но светящееся абрикосовым цветом, как янтарь или хорошо обкуренная пеньковая трубка, и неслышно прошептала по-бушменски:

– Да будет так, старый дедушка, да будет так.

* * *

На обратном пути все едва вместились в большой «даймлер». Анна сидела на коленях у сэра Гарри, поглощая его своим телесным изобилием.

Сантэн спускалась по дороге, петлявшей в лесу высоких голубых эвкалиптов, а Шаса с заднего сиденья подбивал ее ехать быстрей:

– Давай, мама, у тебя ведь есть ручной тормоз!

Рядом с Сантэн генерал, сжимая в руках шляпу, не отрываясь смотрел на спидометр. «Не может быть. Должно быть, сто миль в час». Сантэн провела «даймлер» через главные ворота поместья, белые, со сложной крышей. На фронтоне вверху была изображена группа танцующих нимф работы знаменитого скульптора Антона Анрейта. Над скульптурой крупными буквами шло название поместья:

«ВЕЛЬТЕВРЕДЕН 1790»

В переводе с голландского это означало «всем довольный». Сантэн купила поместье у известной семьи Клют через год после того, как застолбила шахту Х’ани.

Она сбросила скорость «даймлера» почти до скорости пешего хода.

– Не хочу запылить виноград, – объяснила она генералу Сматсу, и на ее лице, когда она посмотрела на аккуратные ряды лоз, отразилось глубокое удовлетворение. Генерал подумал: как удачно названо поместье!

Цветные рабочие на виноградниках, завидев проезжавшую мимо машину, выпрямлялись и махали. Шаса высунулся в окно и выкрикивал имена своих любимцев, а те улыбались, благодарные за то, что их выделили.

Дорога, обсаженная могучими дубами, проходила через двести акров виноградника. Лужайки вокруг большого дома зеленели свежими всходами травы кикуйю. Семена этой травы генерал Сматс привез из своей восточно-африканской кампании, и теперь она росла по всей стране.

В центре лужайки стоял высокий рабский колокол[4], который по-прежнему использовали, чтобы возвещать о начале рабочего дня. За ним под тростниковой крышей возвышались белые стены и массивные фронтоны работы того же Анрейта.

Когда все выходили из машины, их окружила многочисленная прислуга.

– Ланч в час тридцать, – распорядилась Сантэн. – Оу баас, я знаю, что сэр Гарри хочет прочесть вам свою последнюю главу. У нас с Сирилом очень много работы… – Она не договорила. – Шаса! Ты куда?

Мальчик пробрался в конец террасы и уже готов был ускользнуть за угол. Но теперь со вздохом повернул назад.

– Мы с Джоком хотели поработать с новым пони.

Нового пони Шасе на Рождество подарил Сирил.

– Тебя ждет мадам Клер, – заметила Сантэн. – Мы ведь договорились, что твоя математика нуждается в повышенном внимании, верно?

– Но, мама, сейчас каникулы…

– Когда ты целый день бездельничаешь, кто-то в тот же день трудится. И когда вы встретитесь, он тебя побьет.

– Да, мама.

Это предсказание Шаса слышал много раз и в поисках поддержки посмотрел на деда.

– Я уверен, что после занятий математикой мама позволит тебе повозиться с пони, – примирительно отозвался тот. – Ты правильно сказал: сейчас каникулы.