Она проплакала почти весь вечер. Сделала кучу звонков; мучительно извинялась; просила простить и дать надежду на сохранение добрых отношений. Звонки родителям Майкла; затем своим родителям. Все плакали и говорили; что любят ее; даже прощают ее. Но больше всего Донну поразили сочувствие и забота ее матери и брата, когда она ожидала, что ее отвергнут и станут презирать.

Тем вечером Донна оставила сообщение на автоответчике специалиста по зависимостям. Она перезвонила и договорилась о визите в понедельник, в 9 утра. Последние два дня прошли как в бреду. Донна почти не шевелилась. По большей части она лежала на полу. Спать в постели она себе не позволила. Это был способ наказать себя. Больше всего хотелось умереть, вспоминает она. Она чувствовала, что не заслуживает жить дальше. Но у нее не хватало ни энергии, ни решимости, чтобы убить себя. С Майклом они почти не разговаривали. Потом она узнала, что Майкл следил, чтобы она не совершила самоубийства, проверял ее каждые один-два часа. Но несмотря на мучившую ее временами сильную душевную боль, опасности не было. Она была в полубессознательном состоянии, оглушена, почти ничего не чувствовала или чувствовала облегчение при мысли, что больше не нужно притворяться. Майкл и она были в зоне ожидания понедельника.

Когда утро понедельника наконец настало, Майкл и брат Донны практически отнесли ее на руках в машину. Она никогда не проходила лечение, никакого рода. Она встретилась с женщиной, с которой потом будет разговаривать несколько лет. Она тоже когда-то была зависимой. Врач хотела поместить ее в стационар как можно скорее. Донна не хотела, сопротивлялась. Но подумала о Майкле, ждущем в холле. И, в конце концов, согласилась, отдав последние крохи того, что могло сойти за независимость.

Два дня спустя она начала прохождение тридцатидневного курса, в который входила групповая и индивидуальная терапия. Собрания по программе 12 шагов проходили несколько раз в неделю. Первые несколько раз Донна посетила АА, но затем ее попросили перейти в АН (Анонимные Наркоманы), и этот вариант подошел ей больше.

Тридцать дней прошли. Затем Донна переехала к родителям. Это был период смешанных чувств, но все-таки отношения между домашними потеплели как никогда, насколько ей помнилось. Через два с половиной месяца она вернулась домой к Майклу. Все это время она продолжала сеансы с терапевтом, к которой пошла в тот понедельник после своей «поломки» — как еще это можно было назвать. Врач вызывала симпатию, а вскоре Донна впервые испытала другое чувство — чувство, что тебя понимают.

Начали вскрываться мотивации, которые снова и снова возвращали ее к таблеткам: чувство безопасности, дарованное наркотиком, и вызывающая непокорность, даже месть, которые шли комплектом к нему. Оба чувства приносили удовлетворение, но очень по-разному. Оказалось, что, сколько она себя помнила, она всегда считала, что каждый, кто узнает о ней правду, не захочет иметь с ней дела. И она чувствовала гнев, который копился в ответ.

* * *

Ее терапевт хотела услышать всю историю.

Желание уничтожить свой внутренний мир возникло задолго до того, как она попала в зависимость от таблеток. Ее жизнью руководило следующее уравнение: она должна скрывать свою потребность в поддержке и уязвимость, свое разочарование, свой гнев, чтобы ее принимали, терпели, любили. В семье, когда она была ребенком, все вертелось вокруг отца, слабого здоровьем. Затем, годы спустя, будучи уже молодой женщиной, она все время вступала в отношения с мужчинами, склонными к насилию. Вспомнилась одна особенно ужасная связь, когда дело дошло до того, что она позволила себя связать и приставить к своей голове пистолет, чтобы удовлетворить мужчину, с которым тогда жила. Жертвуй собой, чтобы тебя приняли. Как она выразилась, «в какой-то момент мое “я” просто ушло».