За темными лесами. Старые сказки на новый лад - Нил Гейман, Гарднер Дозуа, Джефф Вандермеер, Нало Хопкинсон, Питер Бигл, Питер Страуб, Холли Блэк, Чарльз де Линт, Келли Линк, Кэтрин М. Валенте, Танит Ли, Анджела Слэттер, Вероника Шаноэс, Джейн Йолен, Джин Вулф, Карен Джой Фаулер, Кен Лю, Кирстин Макдермотт, Кэтлин Кирнан, Марго Ланаган, Октавия Кейд, Прийя Шарма, Ричард Боус, Рэйчел Свирски, Стив Даффи, Теодора Госс, Швита Такрар, Элизабет Бир (2016, 2018)

Нало Хопкинсон родилась на Ямайке, росла на Тринидаде и в Гайане, а последние тридцать пять лет живет в Канаде. В настоящее время – преподает литературное творчество в Калифорнийском университете в Риверсайде, США. На ее счету шесть романов, два авторских сборника рассказов и повестей и брошюра. Нало Хопкинсон удостоена премии «Уорнер» за дебютный роман, премии Художественного совета Онтарио для начинающих писателей, мемориальной премии Джона В. Кэмпбелла и премии «Локус» (как лучший дебютант), Всемирной премии фэнтези, премии «Санберст» (дважды), премии «Аврора», премии «Гейлактик Спектрум» и премии имени Андре Нортон. Последний из ее авторских сборников – «Влюбиться в гоминида» – был выпущен издательством «Тахион Пабликейшнс» в 2015 г.

Нет, в «Деве-дереве» Кэтрин М. Валенте не пересказывает и не переделывает «Спящую красавицу» на новый лад. Она рассматривает ее под таким углом, под каким ее еще не видал никто, и разворачивает перед нами сказку – глубокую, мрачную, упоительную.

В садоводческой культуре девятнадцатого века «дева-дерево»[24]– либо дерево, которое никогда не подрезали, отчего у него образовался всего один главный ствол, либо юное деревце, выращенное прямо из семени. Либо и то и другое одновременно. В наши дни этот термин приобрел более узкоспециализированное значение и чаще всего используется в отношении плодовых деревьев и их прививания. Быть может, «грубый симбиоз», описанный в этой сказке, можно счесть своего рода прививкой – из тех, что, скорее, наносят ущерб, чем идут на пользу, из тех, что мешают, а не способствуют росту.

Дева-дерево

[25]

Просто удивительно, как веретено похоже на шприц.

Этим, конечно же, и объясняется его привлекательность. Шестнадцатилетние девицы определенного сорта просто не могут сказать такой штуке «нет», а я и была именно такой девицей – из тех, что, бросив взгляд вниз, на звездочку на острие полночной иглы, неуклюже торчащей кверху, будто смешная миниатюрная копия Александрийского маяка, тут же выдохнут: «да». Так вот, те, кому не терпится сесть на этот маяк, словно на кол, прижимают к груди веретено, хотя тут вполне хватило бы и надушенного пальчика, и, тяжко дыша, пропитывая потом жесткий корсет, ждут, когда в голове расцветет, распустится ужасная роза…

Да, все мы когда-то были глупыми детьми.

Вынуть его так и не смогли. И вот я лежу здесь, а эта штука торчит из груди, словно выброс адреналина, с прилипшими к ней волоконцами льна, тонкими, как пепел. Со временем кожа сомкнулась вокруг него, хлопья запекшейся крови осыпались, и стали мы с ним одним целым, точно так вместе и родились из королевского чрева, так вместе – дух и дитя – и выскочили в этот мир, и все эти шестнадцать лет, пока мы, наконец, не познакомились, как подобает, я безуспешно пыталась поймать его, как собачонка – свой занюханный хвост. Но вот он, мой маленький lar domestici, мой бог домашнего очага, возвышается надо мной все эти годы, растет из меня, из грядки моего тела, распух от моей крови, как и все прочее в этих замшелых стенах.

Таковы они, мысли девицы, спящей и дышащей во мгле столь же непроглядной, как туман, порожденный опиумом; таковы мысли трупа, в котором, благодаря этому грубому симбиозу веретена и девы, теплится подобие жизни. О такой возможности даже не заикались авторы всех известных мне трудов по биологии, на нее даже не намекали алхимики, пустившие прахом целых шестнадцать лет, понапрасну пережигая прялки на свинец и золу.