Секрет моей матери - Никола Скотт (2017)

Она не может тебя отпустить. Вот что сказал отец в тот день, когда я переехала из дома на Роуз-Хилл-роуд, проведя там несколько худших месяцев в своей жизни. Мама была разочарована моей низкой успеваемостью в школе и моими неамбициозными планами – поступить на курсы кондитеров. А потом все стало еще хуже, как раз перед первым сентября, когда я должна была переехать. Маму ужасно огорчало, что я выбрала эту профессию, поначалу она думала, что я шучу. Она отказывалась верить в это, затем попыталась заставить меня мыслить масштабнее и уехать из Лондона. Ради бога, Эдди, быть кондитером – это не значит делать карьеру, особенно для такого человека, как ты. Посмотри на Эндрю, у него есть план, как выйти из зоны комфорта, несмотря на то, что его мать хотела бы, чтобы он сидел дома, пока ему не стукнет пятьдесят. Перед тобой открыт весь мир, иди и возьми его. Достань луну с неба!

Моя мать любила Эндрю, горевшую в нем искру и здравый смысл, то, как он хватал добычу, поэтому если я была не готова к переменам, значит, все, что я могла – это плестись в его фарватере.

Когда в конце концов я так и не попыталась достать луну, а поступила в Национальную школу кондитеров при университете Саут-Бэнк и вместе с подругой Эндрю сняла квартиру, я собиралась с духом, готовясь пережить очередной разговор о луне и удручающие вспышки маминого разочарования. Однако вместо этого после долгих месяцев, проведенных в спорах, она отступила, сославшись на то, что скоро ей нужно сдавать новую книгу, и стала просиживать в кабинете ночи напролет.

Получив возможность применять собственные неверные методы, я расстроилась и начала собирать вещи. Я паковала сумки, сортировала кулинарные книги, собирала ножи и делала многое другое, отчаянно пытаясь понять свою мать. Летом она обычно возилась в саду или бродила по городу с кем-нибудь из нас, но на этот раз ничего подобного не было. Я всегда с трудом справлялась с переменами и долго боролась с различными тревогами, однако нескольких недель того тихого лета хватило бы любому, чтобы на всех парах устремиться навстречу прогрессу и переменам.

А потом наконец настал мой последний день на Роуз-Хилл-роуд. Когда я спустилась из своей комнаты, вынося в переднюю оставшиеся вещи, которые утром должны были перевезти на новую квартиру, в доме было тихо. Внезапно я услышала какой-то звук. Он был довольно странным, скорее даже пронзительным. В нем было столько скорби, что я замерла и остановилась посреди коридора, сжимая в руках картонную коробку, полную передников. Мое сердце почему-то билось как сумасшедшее. Мне показалось, что этот странный, неземной звук доносится из кабинета моей матери. Я не знаю, почему тогда не зашла к ней, не распахнула дверь и не выяснила, что происходит, не потащила ее на кухню, чтобы мы могли провести там мой последний день – в меланхолии, за чашкой чая, как поступили бы всякая мать и дочь. Но вместо этого я бесшумно поставила коробку на пол и на цыпочках поднялась обратно по лестнице и так и сидела в своей комнате, пока не вернулся с работы отец и не позвал меня ужинать.

Ужин прошел в тишине. Венетии не было, она уехала в молодежный лагерь, а Джаса отправили в гости к бабуле Харингтон, поэтому за столом были только мы вдвоем. Мы ели пастуший пирог и сконы с голубикой. Вообще-то это нельзя было назвать традиционным ужином, но я приготовила эти блюда, потому что они были моими любимыми.

– Мне будет не хватать твоих сконов, – произнес отец, беря еще один и смазывая его взбитыми сливками. – Правда, Эдди. Что я буду без них делать? А твой голубичный джем? А малиновый? А сливки? – Он улыбнулся и подмигнул мне, прежде чем откусить еще кусочек.

– О, пап, я же не исчезну из этого мира. Буду приходить к вам в гости. Вскоре ты будешь жалеть, что не забрал у меня ключи от дома, – сказала я и отвела взгляд.

Сливки и кусок скона застряли у меня в горле, потому что ком, появившийся там сегодня днем, отказывался исчезать.