Все смиренно плетутся. На их пути вырастает еще одно большое дерево, на ветвях которого можно было бы разместиться, но это не их день. Они уже запрыгивают на ветки, но молния ударяет снова, и расколотое дерево валится на землю.

ОН гадает, не привлекают ли особенно высокие деревья молнию. Или, может, это знак. ОН верит в знаки. ОН думает, что все в жизни указывает ему, что делать и чего не делать. Если в их стоянку попадет молния, значит, оттуда придется убраться. Если молния бьет в это дерево, значит, им на нем не место.

Одна из самок привлекает внимание стаи, указывая пальцами на дыру в скале.

Это пещера.

Члены стаи придерживаются правила не приближаться к пещерам. В них всегда живут крупные опасные хищники. Но дождь такой холодный, и они так боятся снова обжечься огнем, что окружают самку и спешат к пещере. Там их ждет неожиданность: вход в пещеру не сторожат хищники. Но пещера очень глубокая, это опасно. Они замирают на ее пороге и озираются. Ливень припускает еще сильнее, деревья вспыхивают одно за другим.

ОН думает, что облака гневаются на существ, обитающих на поверхности земли.

«Наверное, не надо было убивать гиену, несшую своим соплеменникам надежду», – говорит ОН себе.

Стая сбивается в плотную кучу, взволнованные и перепуганные соплеменники согреваются теплом друг друга.

Дождь все льет и льет. Тепло сбившихся в кучу тел позволяет преодолевать озноб.

Вдали вспыхивает еще одно дерево, в которое попала молния.

20. Древо будущего

То было «древо будущего».

Исидор Каценберг привел Лукрецию Немрод в комнатушку на нижнем этаже водокачки. Там помещалось только два табурета и большой белый стол на козлах с горкой фломастеров с краю.

Лукреция Немрод изучает большой рисунок на столе. У него есть название – «Древо будущего». У дерева много ветвей, усыпанных мелкими листочками.

– В наше время мысль политиков не заходит далеко, максимум на пять-семь лет – это период, когда можно избраться и переизбраться, – стал объяснять Исидор Каценберг. – Но разве не интересно представить, что будет через сто, тысячу, десять тысяч лет? Какой мы оставим Землю нашим детям?

– Сейчас преобладает политика наименьшего зла, старания не дать произойти ближайшим катастрофам.

– Это нормально, политики зависят от замеров общественных настроений, которые знакомят их с коллективной эмоцией. Перспективой здесь не пахнет.

Лукреция опустилась на неудобный табурет и вздохнула.

– Я не прочь пофантазировать, но большинство обещаний прекрасного будущего кончались таким фиаско!.. Неудивительно, что теперь люди с осторожностью относятся к заманчивым проектам.

– У человечества есть право на ошибку! – возразил Исидор и тоже плюхнулся на табурет, который был для его туши явно мал. – Сколько ни критикуй коммунизм, либерализм или социализм, они по крайней мере указывали направление. Пускай эти идеологии обанкротились, это не значит, что нельзя предлагать другие. Предложений должно быть много, чтобы людям было из чего выбирать. Из того, что в прошлом совершались ошибки, еще не следует, что надо отказаться от предложений на будущее. Но в наше время остался всего один выбор: между неподвижностью и откатом назад.

– То есть между консерваторами и реакционерами? – спросила она.

– Если хотите. Так или иначе, нам предлагают либо вообще не двигаться, либо повернуть назад. Все в ужасе от одной мысли о том, чтобы сделать шаг вперед. Одни писатели-фантасты ныне осмеливаются заглядывать в будущее человечества. Какая тоска!

Лукреция Немрод привстала, чтобы получше разглядеть древо.

– Ну, а вы придумали это древо…

– Да, древо со всеми вероятными вариантами будущего.

– Это как-то связано с концепцией «пути наименьшего насилия», о которой говорится в вашей странной книге?