Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

Пятнадцатилетняя Светлана в своем письме по очереди становилась то раздражительной, то просящей, то наивной и, в конце концов, щедрой. Она была дочерью, боящейся за отца, который находится далеко и в опасности. У нее были свои намерения: она должна прилететь к отцу, чтобы повидать его. И 28 октября Сталин разрешил ей приехать в Москву. Это был день, когда бомбы попали в Большой театр, здания Университета на Моховой и здание Центрального комитета партии на Старой площади. Светлана нашла отца в его личном бомбоубежище, оборудованном лифтом, спускающимся под землю на девяносто футов. Это помещение полностью повторяло его комнаты в Кунцево. Стены, обитые деревянными панелями, сейчас были завешаны картами. В столовой стоял тот же самый обеденный стол с теми же самыми гостями за ним. Единственное отличие – теперь все они носили военную форму. Стол также был покрыт картами, по всей комнате тянулись провода. Сталин поддерживал постоянную телефонную связь с фронтом. Светлана, разумеется, мешалась под ногами.

В то время как миллионы жителей страны голодали в захваченных противником городах, жизнь в Куйбышеве текла до странности нормально. Эвакуированные из Москвы музыканты создали оркестр в филармонии и давали концерты. Седьмая симфония Шостаковича впервые прозвучала в Куйбышеве, а потом прогремела по всему миру. Война ощущалась как отголосок какого-то далекого бедствия. Больницы и госпитали были полны раненых.

В бывшем музее рядом с кухней оборудовали временный кинотеатр, и все смотрели кинохронику с фронта. Операторы снимали из окопов и сопровождали танковые атаки. Светлана видела бои на подступах к Москве. Она вскоре утратила свое наивное понимание войны.

Той весной в Куйбышеве Светлана сделала ужасное открытие, которое, по ее словам, перевернуло всю ее дальнейшую жизнь. Отец велел ей приналечь на английский, поскольку Великобритания и США были союзниками России, поэтому она читала все английские и американские журналы, которые оказывались под рукой: «Лайф», «Форчьюн», «Тайм» и иллюстрированные «Лондон ньюс». Однажды (ей только что исполнилось шестнадцать) она наткнулась на статью о своем отце. В ней упоминалось «не как о новости, а как об общеизвестном факте», что его жена, Надежда Сергеевна Аллилуева, покончила с собой в ночь на восьмое ноября 1932 года.

От ужаса ее сердце чуть не остановилось. Светлана побежала к бабушке с журналом в руке и потребовала рассказать, правда ли, что ее мать совершила самоубийство и почему это скрывалось от нее. Ольга подтвердила, что это так, и рассказала, что у Нади был маленький пистолет, подаренный Павлом, из которого она и застрелилась. Бабушка все время повторяла: «Ну кто бы мог подумать, что так выйдет?»

Марфа Пешкова вспоминала, что Светлана показывала ей журнал с этой статьей: «Я помню это очень хорошо. Она показала мне фотографию своей матери, лежащей в гробу. Она этого никогда не видела. И… она точно ничего не знала о смерти матери. Ходили слухи, что она умерла от аппендицита, или неудачной операции, или что-то еще в этом роде. Для Светланы это было настоящее потрясение».

Когда Светлана прочитала статью, она не хотела верить, но бабушка подтвердила, что все написанное – правда. Ее мать покончила с собой. И только она, ее дочь, об этом не знала. В душе девушки поднялся гнев на мать, бросившую, предавшую ее. И она обратила этот гнев против отца. Она знала, каким он может быть. Она видела его злым, даже жестоким. Она была уверена, что эта жестокость довела мать до самоубийства. Она превратила свою преданную любовь к отцу в воспоминания о матери. Но, как и всем детям родителей-самоубийц, Светлане понадобились десятилетия, чтобы простить Надю за то, что та бросила ее.