Искусство учиться - Джош Вайцкин (2007)

Каждый день, если только не было дождя или снега, эта разношерстная компания собиралась вокруг девятнадцати мраморных столов в юго-западном углу площади Вашингтона. И чаще всего я тоже был там, легко выигрывая партию за партией, жуя жевательную резинку и учась игре. Конечно, моим родителям долго и трудно давалось разрешение посещать это место, но я упрямо стоял на своем, да и местные обитатели старались вести себя прилично, когда я приходил играть. Исчезали сигареты с марихуаной, стихали ругательства, прекращались кое-какие сделки. Я садился напротив очередного оппонента, одновременно взволнованный и сосредоточенный. Мама говорит, что ее маленький мальчик превращался в старика, как только начинал играть. Я настолько сильно концентрировался на игре, что ее ладонь могла бы вспыхнуть, если бы она попыталась заслонить от меня доску. Трудно объяснить, почему маленький ребенок так серьезно относится к шахматам. Думаю, это было призвание, хотя и не знаю точного значения этого слова.

Через несколько месяцев я уже обыгрывал кое-кого из тех парней, которые играли в шахматы десятилетиями. В случае проигрыша кто-нибудь из новых знакомых обязательно старался дать мне полезный совет: «Джош, ты слишком долго не проявлял инициативу, и он почувствовал себя уверенно. Тебе нужно постоянно наступать и устрашить его» или «Джош, парень, иногда полезно построить прочную оборону и обезопасить короля; сначала думай, а потом действуй». Что ж, в таких случаях я опять включал часы, брался за работу и предпринимал еще одну попытку. Каждый проигрыш становился уроком, каждая победа приносила радость. Каждый день пазлы ложились на свое место.

Как только я садился за стол, вокруг собиралась толпа. В этом маленьком мире я превратился в настоящую звезду, и хотя всеобщее внимание льстило, иногда оно доставляло неудобства. Очень быстро мне стало ясно, что если обращать внимание на зевак, то начинаешь играть намного хуже. Шестилетнему мальчишке очень трудно игнорировать толпу взрослых людей, рассуждающих о нем и его игре; но если удавалось сфокусироваться на доске, то я впадал в своего рода транс, когда напряжение борьбы смешивалось с шумом голосов, гудками машин, сиренами машин скорой помощи, и все это вместе взятое стимулировало мозг. Иногда мне удавалось лучше сосредоточиться в хаосе площади Вашингтона, чем в тишине гостиной родительского дома. А иногда я разглядывал окружающих, встревал в их разговоры и играл просто отвратительно. Уверен, что для родителей моя ранняя любовь к шахматам стала большим испытанием: им приходилось наблюдать за тем, как я жую жвачку, смеюсь, шучу и сбрасываю фигуры с доски, чтобы начать новую партию и погрузиться в напряженную атмосферу борьбы.

Однажды в субботний полдень среди зрителей появился высокий мужчина. Он внимательно наблюдал за тем, как я играю блиц со своим другом Джерри. Я заметил его, но игра целиком поглощала внимание. Через пару часов этот человек подошел к моему отцу и представился Брюсом Пандольфини, мастером спорта по шахматам и преподавателем шахматной школы. Брюс сказал, что я очень одаренный мальчик, и предложил учить меня.

Оказалось, мой отец помнил Брюса как комментатора (вместе с Шелби Лиманом) исторического матча между Бобби Фишером и Борисом Спасским за звание чемпиона мира в 1972 году. Этот матч политизировал шахматы: он представлял собой вызов времен холодной войны со стороны советского чемпиона и всей его команды из сотни тренеров и помощников, брошенный дерзкому американскому бунтарю, всю подготовку к матчу проведшему в одиночку, запершись в комнате без окон. Фишер сочетал в себе качества Джеймса Дина и Греты Гарбо — Америка была очарована им.