Когда в просторе, становящемся всё более благодатным, возникают всё более тонкие воспоминания всевозможного рода, мы начинаем сильнее доверяться процессу. Он начинает жить собственной жизнью. Предчувствуя грядущие возможности, он жаждет дальнейшего развития, наконец, обретая способность открываться навстречу нашей самой тщательно оберегаемой закрытости. Приближайтесь к трудным воспоминаниям так, как вы приближались бы к большому костру. Подходите к нему шаг за шагом. Сядьте и привыкните к жару, затем снова встаньте и сделайте ещё один осознанный шаг. Затем снова присядьте, чтобы привыкнуть к новой ситуации. Нет необходимости стремительно бросаться в костёр, чтобы ваш герой-эго мог погибнуть смертью отважного викинга. Такая бравада не заставит ваши раны затянуться. Она сплавляет нашу беспомощность с отчаянием, создавая навязчивое чувство собственной неполноценности. Вы достигнете успеха только при мягком и постепенном приближении, если то, к чему вы стремитесь – «своевременное завершение», чувство уверенной целостности. В сущности, при несколько большем сосредоточении, мы можем научиться гасить этот огонь, не потушив его собственным телом, но лишив его горючего – нашей привязанности к страданию, нашего нежелания позволить себе простить других или быть прощёнными.

Конечно, пересмотр жизни – это не просто повторное переживание тяжёлых событий. Это также праздник сердца. Это возможность обнять тех, чьи объятия всегда были для вас бесценны, продолжить разговоры, начатые годы назад, что всё ещё эхом отдаются в вашей голове. Это шанс склонить голову перед теми, кто научил вас кланяться, и направить любящую доброту в сторону тех, кто научил вас любить.

У нас уходит тысяча мгновений припоминания на то, чтобы остаться в открытости достаточно долго – и полноценно установить связь со своим прошлым, а не уходить от него. И чтобы понять, что вещи, которые вы считали неисправимыми, уже меняются и трансформируются.

Когда мы снова и снова наблюдаем за тем, как разворачивается история нашей жизни, благодаря повторению этих скоротечных образов и отсутствию противления им мы начинаем видеть их несколько менее субъективно. Мы начинаем принимать свою жизнь менее близко к сердцу. Мы наблюдаем за ней так, как сказал Лакшман, «как то, о чём мы грезили как-то давным-давно в далёких краях». Парадоксально, но наша жизнь кажется менее надёжной и реальной, чем мы воображали, при этом становясь более совершенным уроком, чем мы предполагали раньше.

Когда мы рисуем перед собой мир по своему собственному образу и подобию, это называется «малым сном». Такой сон считается «малым» не только потому, что охватывает лишь малую часть нашего величия, но и потому, что из-за него мы сохраняем такое обличие как на протяжении жизни, так и в смерти. Когда мы чувствуем, что в нас есть нечто более великое, чем возможно описать даже при помощи образа священной пустоты, то сначала наше тело, затем наш ум, а вскоре и наше сердце растворяются в ясности и просторе, для которого даже слова «Бог» будет недостаточно. Мы переживаем неописуемый покой, возникающий из сердца неописуемой истины. Это «большой сон», в котором мы пробуждаемся для понимания природы своего сновидения и понимаем, что наша жизнь определяется не полученным опытом, но воспринимающим этот опыт сердцем.

Для полного пересмотра жизни потребовалось бы припомнить всё своё прошлое в целом, но на это могли бы уйти все оставшиеся годы. Не ставьте свою жизнь на «перемотку» и не принуждайте себя к воспоминаниям, вместо этого просто позвольте воспоминаниям всплывать из-под поверхности сна. Постепенно устраняйте «завесу цензуры» между известным и неизвестным, между теми частями ума, которые так неуклюже назвали «сознанием» и «бессознательным». Забавно, но то, что обычно называют «сознательным умом», обыкновенно находится на периферии внимания, в то время как более глубокие уровни, на которых по большей части пребывает наше сознание и протекает наша жизнь, почему-то считаются «подсознанием».