Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

– Устрой их поудобнее. И передай гвардейцу мою благодарность.

Баро ушел. Доминик посмотрел на отца, но тот не ответил на его взгляд.

Несмотря на огромную разницу во внешности и характере, у старшего Ле Телье было много общего с Папой Полем. Городом правила анархия, власти пребывали в панике, королевский двор был бессилен, тысячи горожан встретили свою смерть, а еще тысячи предавались самым темным порокам. Но главарь преступного мира и тот, кто отвечал за порядок в городе, оставались спокойными, словно опытные лоцманы, ведущие свои суда сквозь кровавую бурю. Кто может сравниться с ними? Однако Марсель одним движением руки мог уничтожить даже Поля.

Кристьену эти образы показались чрезвычайно поэтичными. Движением руки? Или дуновением? Когда он устроится в собственном доме, особняке Пикар, у него появится время сочинить новую пьесу, на этот раз что-нибудь благородное. Вот в чем состояла его ошибка: его талант слишком глубок для сатиры. Ему надо написать историческую пьесу. Возможно, даже трагедию. Сейчас они не в моде, но время самое подходящее. За модой гоняется только вульгарный художник. Это была его вторая ошибка.

– Вам все ясно? Каждый знает, что от него требуется? – вернул Пикара к действительности лейтенант по уголовным делам.

Неудавшийся драматург заморгал и кивнул:

– Да, ваше превосходительство. Ясно, как летнее небо.

Великий Лоцман поморщился и встал. Потом он снова посмотрел на Малыша Кристьена:

– Первое, и самое главное: ты должен услышать от самого Инфанта, что графиня Ла Пенотье у него. В Кокейне. Потом сразу же сообщишь мне. «Пилигримы» будут готовы. Но из этого мушкета я могу выстрелить только один раз.

Кристьен поерзал на церковной скамье – сказать по правде, он был к ней не привычен, – и в это время на алтарь вынесли украшенную драгоценными камнями шкатулку с мощами святого Иакова. Все присутствующие в церкви поспешно опустились на колени, в том числе Тифани и Пепин, который, похоже, испытывал не меньшее благоговение, чем остальные. Пикар, помнивший, что церкви часто используют в качестве сортиров, внимательно посмотрел на пол и с неохотой присоединился к остальным. Избранные у алтаря дрожащими руками передавали друг другу священную реликвию. Жестокий Бернар Гарнье, когда пришла его очередь прикоснуться к мощам святого, всхлипнул от избытка чувств. Малыш Кристьен воспринял это как признак, что кажущаяся бесконечной служба близится к завершению.

Он уважал власть Бога, хотя никогда ее не чувствовал, а также власть церкви. Но должен ли художник сковывать свой разум тем и другим? Истинный художник нуждается в абсолютной свободе мысли: он никого не должен бояться, даже Бога. Наверное, Пикар опередил свое время. Но все эти серьезные вопросы могут подождать. Теперь нужно сосредоточиться на главном – зарядить мушкет, о котором говорил Ле Телье.

Лейтенант, которому Кристьен рассказал об услышанном в таверне, был согласен с ним: Гриманд выдал себя.

– А его маман болеет, – усмехнулся он под конец разговора.

Кристьену дали двух сержантов, чтобы привести Тифани и стеречь Магдалину. И вот теперь он здесь, стоит на коленях на высохшей моче. Шкатулка с мощами вернулась в свое священное хранилище. Проход заполнился ароматом ладана. Прозвучало последнее «аминь», и Пикар возблагодарил Бога – причем совершенно искренне.

Выведя своих подопечных из церкви, Кристьен увидел восемь мушкетеров в простых камзолах, кирасах и шлемах, продувавших фитили своего оружия. Тетива лука, стягивавшая щиколотки Пепина, вызвала у них ухмылку. Сам же Пепин, несмотря на свой рост и развязные манеры, смотрел себе под ноги, как ребенок. Потом гвардейцы нашли себе новое развлечение – глазеть на Тифани, которая с трудом сдерживалась, чтобы не завязать с ними ссору.

Появился Доминик. После утвердительного кивка Баро он повел Пикара за церковь, в дом священника. Самого святого отца там не оказалось.

Зато там был Ле Телье.