Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

– Где твои лучшие перчатки? – спросил он после этого священника

– Перчатки? – удивился тот.

Тангейзер присыпал раны священника мукой, посоветовав радоваться, что это не соль. Потом он помог ему натянуть на пальцы шелковые перчатки, которые священник надевал во время службы, позволил выпить стакан вина и усадил за стол с бумагой, пером и чернилами.

– Это твой последний шанс сохранить жизнь. – Иоаннит положил перед Ла Фоссом лист бумаги с записями. – Если твой почерк будет отличаться от образца, ты ее лишишься.

– Мне нужны очки, если они все еще у вас. Потом можете забрать их назад. Да, оставьте их себе. Считайте их своими.

Рыцарь вытащил очки, и отец Филипп надел их. Потом он размял пальцы и поморщился, надеясь вызвать у Матиаса сочувствие. Не дождавшись реакции Тангейзера, он взял перо.

– Начни с обычного обращения к Малышу Кристьену, – велел ему госпитальер.

Перо заскрипело по бумаге. Тангейзер, прищурившись, смотрел из-за плеча священника – очков ему явно не хватало. На бумаге появилась клякса.

– Господи! Господи… – простонал Ла Фосс.

– Пара клякс простительны. Продолжай так: «Шевалье все знает».

Пером священника водило отчаяние. Почерк был неровным – впрочем, в данных обстоятельствах Кристьен посчитает это естественным, – но, вне всякого сомнения, принадлежал Ла Фоссу.

– «Я убежал. Вы меня не найдете».

Эти слова породили надежду. Всхлипнув, Филипп обмакнул перо в чернила.

– Могу я предложить: «Даже Ле Телье меня не найдет…»? – спросил он робко.

– Хорошо. И лучше бы это было правдой.

– В Вилле сотни религиозных общин, которые ничем ему не обязаны.

– Тогда прибавь: «Пусть дерзость этих слов предупредит тебя о том, чьего гнева я боюсь больше всего».

– Очень хорошо, брат Матиас. Очень достоверно. Но может быть… «Пусть дерзость этих слов укажет на изменение в иерархии моих лояльностей, приоритетов и страхов…»?

Тангейзер кивнул, и Ла Фосс принялся водить пером по бумаге.

– «Заговор Ле Телье полностью раскрыт влиятельными силами при дворе. Он уже не жилец», – продолжил диктовать иоаннит.

– Могу я прибавить: «Союзники шевалье действительно могущественны…»? – спросил священник.

– Хорошо. Пиши дальше: «Шевалье поклялся кровью Христовой, что пощадит вас при одном условии».

– Может: «Пощадит вашу жизнь, как благородно пощадил мою…»?

Рыцарь кивнул, обдумывая, что писать дальше. Он не очень рассчитывал на успех своего замысла и не собирался ждать его осуществления. Пять или шесть часов дадут ему шанс попробовать другие пути, а если ничего не выйдет, он посмотрит, к чему привело письмо.

– «Вы должны ждать, один, у виселиц на Гревской площади, в полночь», – сформулировал он наконец следующую фразу.

Открытое пространство площади позволит вовремя заметить предательство и, если придется, прорваться с боем.

Отец Филипп обмакнул перо и записал.

– «При малейшем намеке на предательство вас убьют», – продолжил Тангейзер.

– «В этом вы можете верить его слову», – приписал священник, уже не спрашивая согласия.

Матиас не стал его останавливать.

– «Если вы не придете на встречу, – диктовал он, – шевалье вас выследит и убьет. Медленно. Ради вашего же блага прошу пересмотреть свои представления о лояльности…»

– Превосходно. Может, прибавим: «…что время от времени вынуждены делать все мы…»?

– Люблю, когда все выглядит достоверно. Придумай окончание в том же стиле.

Ла Фосс просиял и провел пером по подбородку.

– «Умоляю последовать этому искреннему совету, дабы наши дружеские отношения могли снова расцвести в более мирных и счастливых обстоятельствах», – предложил он.