Незадолго до рассвета я услышал, что готтентот Вентфогель, зубы которого стучали всю ночь, как кастаньеты, глубоко вздохнул и вдруг перестал стучать зубами. Тогда я не обратил на это особого внимания, решив, что он заснул. Он сидел, прижавшись ко мне спиной, и мне казалось, что она становится все холоднее и холоднее, пока не стала холодной как лед.

Наконец тьму сменила предрассветная мгла, затем быстрые золотые стрелы света начали вспыхивать на снегу, и ослепительное солнце поднялось над стеной из лавы и осветило наши замерзшие тела и мертвого Вентфогеля, сидевшего среди нас. Неудивительно, что его спина казалась мне холодной. Бедняга умер, когда я услышал его вздох, и теперь уже совершенно окоченел. Глубоко потрясенные, мы отползли подальше от трупа (странно, какой страх мы всегда испытываем при виде мертвеца!) и оставили его сидеть там, по-прежнему охватив колени руками.

К этому времени холодные лучи солнца (они действительно были холодными) проникли прямо в пещеру. Внезапно я услышал чье-то восклицание, полное ужаса, и обернулся, чтобы посмотреть вглубь пещеры.

И вот что я увидел. В конце пещеры, которая была не более двадцати футов длиной, сидела другая фигура. Голова ее была опущена на грудь, а длинные руки висели по бокам. Я вгляделся в нее и понял, что это тоже мертвец, и, кроме того, белый человек.

Мои спутники также заметили его, и наши расстроенные нервы не смогли вынести подобного зрелища. Охваченные одним общим желанием уйти из этого страшного места, мы бросились из пещеры со всей скоростью, на которую были способны наши замерзшие ноги.

Глава VII

Дорога царя Соломона

Выбежав из пещеры на залитое солнцем снежное плато, мы почти тотчас же остановились. Думаю, у каждого было чувство неловкости друг перед другом за проявленное при виде мертвеца малодушие.

— Я иду обратно, — сказал сэр Генри.

— Зачем? — удивился капитан.

— У меня появилась мысль, что… это мой брат, — взволнованно ответил сэр Генри.

Это предположение показалось нам вполне возможным, и мы вернулись в пещеру, чтобы его проверить. Какое-то время наши глаза, ослепленные ярким солнцем и сверкающей белизной снега, ничего не могли различить в полумраке пещеры. Но это продолжалось недолго. Вскоре мы освоились с темнотой и осторожно подошли к мертвецу.

Сэр Генри опустился на колени и стал пристально всматриваться в его лицо.

— Слава Богу! — воскликнул он с облегчением. — Это не Джордж!

Тогда я подошел к трупу и тоже начал его разглядывать. Это был человек высокого роста, средних лет, с тонкими чертами лица и орлиным носом; у него были длинные черные усы и темные с проседью волосы. Желтая кожа плотно обтягивала высохшее лицо. Из одежды на нем оставались полуистлевшие штаны, давно превратившиеся в лохмотья. На шее этого насквозь промерзшего трупа висело распятие из слоновой кости.

— Кто бы это мог быть? — заинтересовался я.

— Неужели вы не догадываетесь? — спросил капитан.

Я отрицательно покачал головой.

— Кто же это, как не старый дон Хозе да Сильвестра!

— Не может быть! — прошептал я прерывающимся от волнения голосом. — Ведь он умер триста лет назад!

— А что же тут удивительного? — спокойно ответил капитан Гуд. — В таком холоде он может просидеть и три тысячи лет. При столь низкой температуре кровь и мясо сохраняются свежими на веки вечные, как у замороженной новозеландской баранины. А в этой пещере, черт побери, довольно холодно. Солнце сюда никогда не проникает, и ни один зверь не может забрести в поисках пищи, потому что здесь вообще нет ничего живого. Вне всякого сомнения, раб, о котором дон Хозе упоминает в своей предсмертной записке, снял с него одежду и оставил здесь его труп: ему одному было не под силу похоронить сеньора. Вот этой костью да Сильвестра и начертил свою карту, — продолжил Гуд, нагибаясь и поднимая остро отточенный обломок кости довольно странной формы.