Европа. Борьба за господство - Брендан Симмс (2013)

Революции также привели к осуществлению куда более радикальных геополитических проектов. В конце января 1848 года «Союз коммунистов» отреагировал на новость о революции в королевстве Неаполя и Сицилии просьбой к Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу ускорить подготовку программного документа организации. Результатом, написанным в жуткой спешке, стал «Манифест коммунистической партии», опубликованный в феврале, в том самом месяце, когда восстал Париж. «Призрак бродит по Европе, – заявляли авторы, – призрак коммунизма». По их мнению, коммунизм «признается уже силой всеми европейскими силами». В отличие от всех прочих пролетарских или социалистических партий, как считали Маркс и Энгельс, коммунисты «выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата». Рабочие «не имеют отечества… Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». В этом взаимосвязанном мире возникает новая геополитика, которая противопоставляет общие интересы эксплуатируемых таковым интересам эксплуататоров. В результате само государство и межнациональные конфликты отмирают, поскольку «в той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой».[614]

Все это сулило серьезные неприятности Британии и России. Планы либералов и социалистов по воссозданию Польши угрожали самому существованию Российской империи. «Польша, как ее понимают поляки, – предупреждал русский дипломат барон Петер фон Мейендорф в марте 1848 года, – простирается до устьев Вислы и Дуная, а также включает течение Днепра в районе Киева и Смоленска». Такая Польша «входит в Россию клином, разрушает ее политическое и географическое единство, отбрасывает нас обратно в Азию и возвращает на двести лет в прошлое». Покончить с этими устремлениями, по мнению Мейендорфа, было «долгом всякого русского человека».[615] Англичане же были обеспокоены судьбой Италии, потому что там исчезал южный барьер, препятствовавший увеличению французского могущества. Этот регион, как выразился Пальмерстон в июне 1848 года, перестал быть «щитом Аякса» и превратился в «Ахиллесову пяту».[616] Принимая как данность тот факт, что влияние Габсбургов на полуострове сошло на нет, Пальмерстон и Рассел искали новый барьер.

Но главным полем боя для всех сторон в 1848–1849 годах, будь то консерваторы, либералы, радикалы, социалисты или коммунисты, и для великих держав оставалась Германия. Там революции грозили ликвидировать базис Венских соглашений, уничтожить его идеологически и геополитически. Британцы следили за крахом власти Габсбургов в 1848–1849 годах с глубокой озабоченностью. «Исключение Австрии из процесса объединения Германии, – писал британский посол в Мюнхене сэр Джон Милбэнк в конце апреля 1848 года, – ведет, если рассматривать оное в контексте баланса сил в Европе, к неумолимому возвышению Пруссии. Баланс сил полностью изменяется. Отменяются договоры, которые составляют основу европейского национального законодательства. Великие державы получают полное право счесть сей факт casus belli».[617]