Философия свободы. Европа - Исайя Берлин (1996)

В «Критике Готской программы» Маркс не просто набрасывается на идею «свободного государства» трудящихся, утверждая, что государство проводит в жизнь интересы буржуазии и потому в бесклассовом обществе не нужно, но и возражает против формулировки «братство народов»: по его мнению, народы не могут быть братьями, могут только трудящиеся. Маркса приводили в бешенство все рассуждения об универсальной морали и общечеловеческих принципах; особенно ясно это видно в знаменитой фразе о правах, этакой ловушке для неосторожных (впоследствии ее высоко оценил Ленин): «Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества»[278]. Следовательно, в бесклассовом обществе не будет необходимости в равноправии — средстве защиты от угнетения и насилия; тогда наступит истинное процветание, и каждому человеку будет гарантирована возможность развиваться полностью и всесторонне.

Эта позиция оправдывала жестокость, противоречившую традиционным моральным принципам большинства французских, немецких или русских социал-демократов. Прежде чем объективные условия, созданные «узким горизонтом буржуазного права», будут искоренены, — а кто знает, сколько времени это займет? — не может быть никаких абсолютных стандартов, есть только классовые интересы; интерес же этот определяют наиболее яркие представители класса, то есть партии и стратеги, стоящие во главе кампаний и решающие все вопросы. Я особо останавливаюсь на этом аспекте марксистской мысли, и вот почему: 1-му Интернационалу, слабому и раздираемому внутренними конфликтами, дала силу именно идея отделения от массы «обычных», респектабельных людей и создание организации, открыто бросающей вызов политической респектабельности и преданной не настоящему, но будущему.

Конкретные достижения 1-го Интернационала нельзя назвать крупными. Однако именно благодаря ему рабочие смогли участвовать в стачечных акциях и агитационной деятельности других стран. Иностранным штрейкбрехерам мешали переезжать из одной страны в другую; расширилось сотрудничество между рабочими разных стран в области действий, направленных на увеличение социальных благ и проведение реформ. Все эти усилия были небесполезны. К тому же с 1-м Интернационалом ассоциировали все интриги, мятежи, беспорядки, которые на самом деле не имели с ним ничего общего; а кульминацией этого стала, конечно, Парижская коммуна, в которой последователи Маркса играли не такую уж важную роль по сравнению с неоякобинцами и бланкистами. Тем не менее Интернационал привлекал к себе внимание не одних трудящихся. Даже Достоевский в далеком Санкт-Петербурге считал (особенно после Парижской коммуны), что всемирная организация, открыто базирующаяся на старых отвратительных принципах философов — материализме и возможности рая на земле, созданного без посторонней помощи человеческими руками, — великий враг истинного христианства, опасный, жестокий и могущественный, как сама ненавистная Католическая церковь.

Достоевский выразил чувства, которые выражали и раньше в русской прессе. Женевский конгресс 1866 г., Брюссельский конгресс 1868 г. и Базельский конгресс 1869 г. не прошли незамеченными. Либеральная пресса сообщала о них с несколько нервной беспристрастностью; правые органы проявляли гораздо большую враждебность, а после 1871 г. цензура запретила всякие упоминания об этих конгрессах. Интернационал превратился в настоящее пугало для властей. Когда испанское правительство потребовало оказать международное противодействие, только русские ответили согласием. В 1871 г. в Одессе был арестован безобидный английский купец, подозреваемый в том, что он — переодетый Карл Маркс.