Философия свободы. Европа - Исайя Берлин (1996)

Я привел грубый и тривиальный пример. Нетрудно найти более хитрые случаи, когда историка обвиняли бы в том, что он подгоняет под теорию факты. Про таких историков говорят, что они рабы своих теорий, фанатики, сумасшедшие, что они страдают доктринерством, что они неверно толкуют или представляют факты, чтобы те согласовывались с их идеями, и тому подобное. Пагубное пристрастие к теории — доктринерство — худшее оскорбление для историка; но если так называть человека, работающего в естественной науке, он не станет обижаться. Если мы скажем, что физик действует строго в рамках теории, это никак не оскорбление. Мы можем сетовать на то, что его теория ложна или что он игнорирует существенные явления, но на самый факт того, что он пытается встроить факты в свою теорию, мы сетовать не можем — встраивать факты в теорию он и должен. Работа естествоиспытателя — быть теоретиком, формулировать доктрины. Конечно, он формулирует доктрины истинные, а не ложные, но так или иначе он их формулировать должен. Естественная наука не достойна своего имени, если она не представляет собой системную взаимосвязь различных теорий и доктрин, выстроенных на основании индукции, дедукции или иного метода (который, быть может, лучше в том или ином случае, но непременно логичен, рационален, легко проверяем и, наконец, продуктивен), и выстроенных лучшими людьми из тех, кто занимается этой естественной наукой. Кажется, ясно, что в случае истории мы придаем больший вес отдельным фактам, чем общим гипотезам, из которых эти факты можно дедуктивно вывести, как бы хорошо они ни были обоснованы. В естественной науке мы поступаем прямо противоположным образом: когда имеется противоречие, резоннее опираться на разумно обоснованную теорию, например теорию гравитации, чем на отдельные наблюдения. Одно это различие, каковы бы ни были его причины, должно априори внушить нам сомнение в успешности каких бы то ни было попыток провести чересчур близкую аналогию между методами истории и методами естественных наук.