Чужое сердце - Шарлотта Валандре (2011)

Лили обязательно хочет проинструктировать меня перед передачей. Она просто так не отвяжется. Впрочем, как и я. Медленно, но верно она возобновляет свое расследование. После Деларю она поведет меня в «Каллиграф» – это магазин в квартале Маре, где продают загадочную стаффордскую бумагу. Потом она опять говорит мне про стратегию связи путем «касания ожерелья». Лили уверена, что незнакомец, автор анонимных писем, хотел бы встретиться со мной, но что он ждет, пока я дам знать о своих намерениях. Она во что бы то ни стало хочет, чтобы я явно потрогала перед камерой свое золотое сердечко – то же ожерелье, что носила и поглаживала его собственная жена, как писал в своем письме незнакомец. Мое участие в передаче будет объявлено в прессе, а незнакомец говорит, что интересуется моими новостями. Лили уверяет меня, что он увидит, что он поймет, «так как он тонкий и пристальный наблюдатель». Это странно, она говорит о нем так, как будто лично с ним знакома, как будто она знает, что наша встреча – лучшее, что может со мной произойти.

– Ты сделаешь это? Ты погладишь ожерелье? – упорствует Лили.

– Если ты пойдешь со мной, может быть…

Перед передачей во время гримирования Деларю кратко приветствует меня, скорее даже холодно, ему нужно беречь запасы харизмы для эфира. Он забыл то время, когда мы работали вместе на TV6 и ездили вместе по выходным кататься на лыжах. В то время он был симпатичнее, – обычный ведущий, такой же, как я. Наши лыжни теперь разошлись.

Гримерше кажется, что я неважно выгляжу. Мы знакомы, я уверена в этом. Она тоже откуда-то помнит меня. Но когда и где мы познакомились – загадка. Когда-то давно она работала в кино и на телевидении, практически на всех каналах. Может быть, на TV6, или TF1, или на какой-нибудь передаче по продвижению моих фильмов. Мы смеемся, потому что, сколько мы ни роемся в памяти и ни припоминаем наши творческие пути, ничего найти не можем, но чувство сообщничества не исчезает.

– Я прочла твою книгу, она меня взволновала. Я не знала… Слышала, что ты была больна, но, понимаешь, много чего говорят, чтобы скоротать время, пока идут съемки… Когда я гримировала тебя, тебе было, наверное, лет двадцать пять. Ты была невероятная красотка, невероятная энергия и звонкий, чистый смех. И я даже не подозревала… Ты сейчас не в форме?

– Я проплакала неделю подряд, сердечные горести… Но это пройдет. Надо сделать меня очень красивой, надо, чтобы я была желанной… Пусть он еще пожалеет, что бросил меня… Ты уж постарайся!

Передача получается ужасной. Нужно было послушать свою интуицию и остаться дома спать в обнимку с котом.

Я перестаю понимать, что я здесь делаю, я не разбираюсь в теме, и продюсер засунул меня в дурацкий отсек прямо над публикой, посреди ступенек амфитеатра.Я чувствую себя одинокой, я витаю в облаках, я отключаюсь. В конце передачи камера переводится на меня. Я замечаю внизу Лили, явно делающую мне какие-то знаки, ее растопыренные пальцы движутся у основания шеи, можно подумать, она предупреждает, что мне отрежут голову. Жан-Люк Деларю просит меня о невозможном: подвести итог и поделиться своим мнением… Я уже не помню, что я говорила, это точно подрезали во время монтажа, но прямо перед тем, как погас значок под камерой, который дает понять, что она работает, что вы в кадре, я почти бесконтрольным, инстинктивным движением трогаю ожерелье. Этот жест придал мне сил, я смогла сделать общий вывод, заявив что-то вроде «спор показался мне очень бурным». Я уверена, что, по крайней мере, эта фраза вместе с моей жестикуляционной стратегией не будут вырезаны.

Лили, переполненная энтузиазма, поздравляет меня; она довольна моим выступлением, но в такси, везущем нас из северного пригорода в самое сердце Парижа, я все равно погружаюсь в тоску. На автотрассе я прижимаюсь лбом к стеклу и наблюдаю чередующиеся белые полосы на асфальте. Лили не нарушает мое молчание во время всего пути, затем хлопает меня по коленке. Приехали.