— Чтобы вы оставили меня с невестой наедине, — ответил горбун. — Я прошу только пять минут, чтобы победить отвращение этого очаровательного ребенка.

— Пять минут! — послышались возгласы. — Вот это да! Ваша светлость, вы не должны отказать ему в этом!

Гонзаго молчал. Внезапно горбун подскочил к нему и шепнул на ухо:

— Ваша светлость, за нами наблюдают. Вы убили бы на месте того, кто выдал бы вас так, как вы сами себя выдаете.

— Благодарна мой друг, — с изменившимся лицом ответил принц, — пожалуй, ты прав. Нам нужно будет с тобой посчитаться, притом по-крупному, и я полагаю, что ты умрешь знатным вельможей.

Затем, обращаясь к остальным, он продолжал:

— Господа, я подумал о вас. Этой ночью нам с вами досталось изрядно. Завтра, по всей видимости, все будет уже позади, поэтому жаль было бы сесть на мель у входа в гавань. Простите мою рассеянность и следуйте за мной.

На лице принца появилась деланная улыбка. Все физиономии прояснились.

— Не будем уходить слишком далеко, — защебетали дамы. — Хотелось бы на все это посмотреть.

— На галерею! — решил Носе. — И оставим дверь приоткрытой.

— За дело, Иона! Поле битвы свободно!

— Превзойди сам себя, горбун! Мы даем тебе даже не пять минут, а десять, но будем следить с часами в руках!

— Господа, — произнес Ориоль, — делайте ставки. Тогда играли на все и по любому поводу. На Эзопа — он же Иона — поставили один против ста.

Проходя мимо Плюмажа и Галунье, Гонзаго спросил:

— Вы согласны вернуться в Испанию за приличную сумму?

— Мы сделаем все, как прикажет ваша светлость, — ответили храбрецы.

— Далеко не уходите, — бросил принц и смешался с толпой приверженцев.

Плюмаж и Галунье и не подумали последовать его примеру.

Когда все вышли из залы, горбун повернулся к двери на галерею, в которой виднелись головы любопытных, выстроившихся аж в три ряда. <

— Прекрасно! — игриво проговорил он. — Очень хорошо, так вы не будете мне мешать. Не ставьте слишком много против меня и поглядывайте на часы. Да, я кое-что забыл, — вдруг сказал он, направляясь через залу к галерее. — Где его светлость?

— Я здесь, — отозвался Гонзаго. — В чем дело?

— Нет ли у вас под рукой нотариуса? — с неописуемой серьезностью спросил горбун.

Тут уж никто не выдержал. Галерея затряслась от хохота.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — пробормотал Эзоп II.

Без каких-либо признаков раздражения Гонзаго ответил:

— Давай поскорее, друг мой, и не беспокойся. У меня в комнате ждет королевский нотариус.

Горбун поклонился и возвратился к двум девушкам. Донья Крус смотрела на него с известным испугом. Глаза Авроры были закрыты. Горбун встал на колени перед ее креслом. Вместо того чтобы наблюдать за представлением, имевшим такой большой успех у его приверженцев, Гонзаго прохаживался неподалеку под руку с Перолем. Вскоре они облокотились о перила в самом конце галереи.

— Из Испании можно вернуться, — сказал Пероль.

— В Испании умирают так же, как в Париже, — тихо проговорил Гонзаго.

После короткого молчания он продолжал:

— Здесь возможность уже упущена. Женщины могут обо всем догадаться. Да и донья Крус разболтает.

— Шаверни… — начал Пероль.

— Этот будет молчать, — оборвал его Гонзаго.

Стоя в темноте, они обменялись взглядами, и Пероль больше ни о чем спрашивать не стал.

— Нужно, — продолжал Гонзаго, — чтобы, выйдя отсюда, она была свободна, совершенно свободна… до первого поворота.

Внезапно Пероль нагнулся и стал к чему-то прислушиваться.

— Это проходит караул, — объяснил Гонзаго.

Снаружи послышался звон оружия. Но его тут же заглушил шум, поднявшийся на галерее.

— Поразительно! — воскликнул кто-то. — Это удивительно!

— Неужто нам мерещится? Да что же он ей говорит, черт возьми!