Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

— И это, разумеется, вашими стараниями, принц! — воскликнул Альбре.

— Ориоль, — повернулся Гонзаго к толстяку, — вы возводитесь в дворянское достоинство и можете повидаться с д'Озье. Насчет вашего герба.

Кругленький откупщик так раздулся от гордости, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Ориоль, — обратился к нему Шаверни, — ты до сих пор был в родстве со всей улицей Сен-Дени, а теперь стал родичем короля. Кстати, вот тебе герб: на золотом фоне три лазурных чулка, два и один, а над ними пылающий ночной колпак, и девиз: «Utile dulce» 43.

Все, кроме Ориоля, посмеялись. Ориоль явился на свет на углу улицы Моконсейм в лавке, где торговали чулками и прочим подобным товаром. Сбереги Шаверни эту шутку до ужина, она имела бы бешеный успех.

— Вы, Навайль, получаете просимую вами пенсию, — продолжал Гонзаго, это живое воплощение провидения, — а вы, Монтобер, патент.

Монтобер и Навайль пожалели о том, что смеялись.

— Вы, Носе, завтра поедете в королевских каретах в свите его величества. Жиронн, о том, чего я добился для вас, я сообщу, когда мы останемся с вами наедине.

Носе был доволен, а уж Жиронн — тем паче.

А Гонзаго все длил перечень благодеяний, не стоивших ему ничего, называя поочередно все имена. Даже барон фон Батц и тот не был забыт.

— Подойдите ко мне, маркиз, — сказал наконец он.

— Я? — удивился Шаверни.

— Ты, ты, балованное дитя!

— О, кузен, я знаю свою судьбу! — дурашливо произнес маркиз. — Все мои юные соученики, которые послушно вели себя, получили satisfecit44. А самое меньшее, что грозит мне, быть посаженным на хлеб и воду. Ах, — воскликнул он, стукнув себя кулаком в грудь, — признаю, я вполне заслужил это.

— На утреннем приеме был господин де Флери, воспитатель короля, — сообщил Гонзаго.

— Естественно, — заметил маркиз, — такова его должность.

— Господин де Флери строг.

— Такова его обязанность.

— Господин де Флери узнал про историю, которая у тебя произошла в монастыре фейанов с мадемуазель де Клермон.

— Ой! — ойкнул де Навайль.

— Ой! — подхватил Ориоль с товарищами.

— И ты, кузен, не дал отправить меня в изгнание? — полуутвердительно спросил Шаверни. — Премного благодарен.

— Речь, маркиз, шла вовсе не об изгнании,

— А о чем же тогда, кузен?

— О Бастилии

— Значит, ты спас меня от Бастилии? Стократ благодарен!

— Я сделал более того, маркиз.

— Более, кузен? Мне, видно, придется пасть пред тобою ниц?

— Твои земли в Шанейле были конфискованы при покойном короле?

— Да. Когда отменили Нантский эдикт45.

— Они приносили хороший доход?

— Двадцать тысяч экю, кузен, и я продался бы дьяволу даже за половину этой суммы.

— Твои земли в Шанейле возвращены тебе.

— Правда? — воскликнул маленький маркиз, потом, протянув руку Гонзаго, с самым серьезным видом произнес: — Что ж, слово сказано, я продаюсь дьяволу.

Гонзаго нахмурил брови. Его приспешники только ждали знака, чтобы возмущенно завопить. Шаверни обвел их презрительным взглядом.

— Кузен, — тихо заговорил он, выделяя каждое слово, — я желаю вам только счастья. Но если настанут дурные дни, толпа, окружающая вас, рассеется. Я никого не оскорбляю, таково правило, но я останусь с вами, даже если буду один.

5. ПОЧЕМУ ОТСУТСТВОВАЛИ ФАЭНЦА И САЛЬДАНЬЯ

Распределение благодеяний закончилось. Носе обдумывал, в каком наряде он завтра поедет в придворной карете. Ориоль, уже пять минут как дворянин, прикидывал, какие предки могли бы у него оказаться во времена Людовика Святого46. Короче, все были довольны. Гонзаго явно не терял зря времени на малом утреннем приеме короля.

— Кузен, — обратился к нему маленький маркиз, — несмотря на великолепный подарок, который ты мне только что сделал, я не удовлетворен.

— Чего еще тебе надо?