Фаворитки. Соперницы из Версаля - Салли Кристи (2016)

Король сейчас далеко, в Меце, смертельно болен. Я молюсь за него денно и нощно и всем сердцем желаю ему выздоровления. Когда король начал выздоравливать, священники с амвонов всех церквей Франции зачитывают его покаяние: он отрекся от своей любовницы, признался во всех своих грехах и теперь намерен жить честно с королевой. Я позволяю себе дышать и надеяться. Марианны больше нет. Проклятая женщина, которая имела все, чего я так страстно желаю.

А потом до нас доходят шокирующие новости, что король отказался от своих священных клятв и ее вернули. Марианна вернется в Версаль. Она как чернила, которые невозможно стереть до конца, как гора, которую не сдвинешь с места.

* * *

Я выныриваю из черной ямы, в которой оказалась. Следует наконец признать, что сцена, на которой разыгрывается пьеса моей жизни, – Париж, а не Версаль. Я решаю, что вернусь в город, повеселюсь, встречу новый, 1745, год, загадаю, чтобы он принес мне радость и веселье. И забуду свои глупые мечты о судьбе, которой я не заслуживаю.

Я смотрю в окно на качающиеся деревья, на их сучковатые ветки, похожие на скрючившиеся пальцы древнего старца. Холодный дождь бьет в окно, я вздрагиваю, глядя на унылый пейзаж. На подъездной дорожке появляется всадник, несется, едва не задевая ветки березы. Я вижу герб, но не могу понять, кому он принадлежит.

Дворецкий приносит послание.

– От герцога де Ришелье, мадам, – возвещает слуга с поклоном. Ришелье! Ну конечно же, бело-красные шевроны на одеянии всадника. Что? Жестокое послание, чтобы посыпать солью мои раны? Чтобы напомнить мне, что мне никогда не быть рядом с королем?

Я срываю печать, читаю. Письмо выскальзывает у меня из рук, падает на пол, я падаю вслед за ним, лишившись чувств. Когда прихожу в себя, недоуменно моргаю, но потом память возвращается.

Марианна.

Марианна умерла.

Я еще раз читаю письмо.

«Я пишу это послание, пока еще даже кровь в ее жилах остыть не успела, – гласит написанная поспешным почерком фраза. – Хотел первым сообщить Вам об этом. Она мертва, неожиданно сгорела от лихорадки. Король безутешен, но теперь путь чист».

Теперь путь чист.

* * *

– Нельзя терять ни секунды. Нужно ковать железо, пока оно горячо.

– Совершенно неподходящая метафора. – Матушка лежит в шезлонге у камина, кутается в белые шерстяные одежды, лицо у нее изнуренное и усталое. – Мы же говорим о мертвой женщине, которую король обожал. Несомненно, он глубоко скорбит и какое-то время будет безутешен. – Она закашливается, и я с тревогой смотрю на нее; она отрицает любое недомогание.

– Но король обычно быстро приходит в себя, – настаивает Норман. – Ведь после смерти Винтимиль не прошло и пары месяцев, как ее место заняла ее сестра? И уже ходят слухи, что он вернулся к той толстухе… как ее зовут?

– Диана, – подсказываю я. Не красавица, но поговаривают, что она очень добрая и веселая. Прошло только восемь дней с тех пор, как мы узнали новость; точно ли короля еще не захомутали?

– Да, Диана де Лорагэ – слон, а не соперница, – едко замечает Норман. Но шутку его никто не оценил. – С его-то пристрастием к этому семейству и любовью к знакомым вещам…

– А что слышно о Луизе, графине де Майи? – обеспокоенно интересуюсь я.

– Ничего, насколько мне известно; она до сих пор в Париже и исключительно религиозна. Как и о ее сестре Гортензии, хотя та все еще остается при дворе.

На укрытое снегом подворье въезжает экипаж. На этой неделе должен вернуться Шарль, и я очень надеюсь, что это не он. Входит лакей и возвещает о приезде герцога де Ришелье.

– Мадам, – кланяется он, когда лакей смел снег с его огромной накидки, отороченной черно-бурой лисой.

Теперь Ришелье мой друг – это доказало его послание. Когда он сказал, что путь свободен, то вряд ли имел в виду свой дом в городе и то, что я могу приезжать туда, когда пожелаю. После обмена любезностями я решаю, что дерзость – лучшая тактика.