– Как по мне, это похоже на синдром ложной эвакуации, – гнусаво проговорил Джейкобс. Это была его собственная выдумка – идея, согласно которой психическое расстройство, равнозначное уклонению от долга, можно было сымитировать, чтобы вернуться к родным пенатам. Он считал это новым эквивалентом жевания бездымного пороха ради симуляции сердечного расстройства и полагал, что явление распространяется среди «слабовольных» новых военных подразделений точно зараза. – Это просто пантомима.

– Зрелище не вызвало у меня ни единой улыбки, когда я сделался его свидетелем, – парировал Ватсон.

– А что теперь? – спросил Крокер. – Где этот пациент сейчас?

– Свет, – скомандовал Ватсон, когда мелькнул последний кадр плёнки. – Доннели был из нижних чинов, – продолжил он, следя за тем, чтобы не зарычать на членов комитета. – Санаторий в сельской местности или «особое» больничное крыло не предназначены для таких, как он. Нет, его послали в «восстановительное» отделение госпиталя Нетли, где пациенты живут в жестяных хижинах и подчиняются военной дисциплине, включая полный осмотр вещей личного пользования в шесть тридцать утра, марши, учения и постановочные сражения – всё это задумано, как мне сказали, чтобы помочь им «заново открыть в себе мужественность». Семья регулярно посылала ему «Антиневрастин Доктора Хартмана», который он пил в больших количествах. И который, как вы знаете, содержит, большей частью, яичный белок и спирт. Но я всё равно собирался сегодня привести сюда капрала Доннели.

– Но?

И опять Ватсону пришлось перебороть себя, чтобы сохранить спокойный тон.

– Но он повесился два дня назад.

В наступившей тишине было слышно, как в задней части амфитеатра тикают часы.

– А-а. Это прискорбно. Однако к чему же вы клоните, Ватсон? – спросил Крокер.

«Пришло время для здравого смысла», – решил майор.

– Нам нужен другой подход к этим расстройствам, в особенности в том, что касается рядового и сержантского состава. Чарльз Майерс проделал в этой области хорошую работу. – Кто-то из слушателей фыркнул. Майерс был военным специалистом по нервному шоку, и он также начал склоняться к мысли, что «здравый» подход к снарядному шоку причинял больше вреда, чем пользы. – Эти люди должны общаться с семьями, с возлюбленными, им надо поручать конструктивный труд. А не говорить снова и снова, что они больше не мужчины и не солдаты.

Дверь в лекционный амфитеатр открылась, и показалась голова дежурного:

– Майор Ватсон, прошу меня простить. Боюсь, к вам посетители.

– Сейчас не время, юноша! – пророкотал Крокер.

Дежурный дёрнулся, покраснел, но не двинулся с места.

– Мне нужно ещё пару минут, – сказал Ватсон более сдержанным тоном.

– Они сказали, что не могут ждать. По их словам, речь о Доре.

Ватсон попытался подавить резкий всплеск тревоги. «Дора» была не той женщиной, чью визитку хотелось бы обнаружить у своей входной двери. ДОРА. Закон о защите королевства.

– Вы позволите, джентльмены? – Он снова указал на столик. – Там заметки, которые вы можете просмотреть, пока я вернусь.

Они сидели в фойе здания, оба курили. Высокий поджарый ирландец с суровым веснушчатым лицом и грузный бывший минёр. Койл и Гибсон. Так называемые «прохвосты» Вернона Келла[27]. Часть того, что было известно Ватсону как Бюро секретной службы, затем МО-5 и теперь, вот уже пару месяцев, МИ-5[28]. Эта необычная пара была тайными агентами.

Гибсон выбросил сигарету и затушил каблуком.

– А-а, майор Ватсон. Извините за вмешательство. Вы бы не могли пройти с нами, пожалуйста? Снаружи ждёт машина.

– Мистер Гибсон, я веду необычайно важное…

– Это подождёт, майор, – тихо, но твёрдо ответил Койл. – Вас вызывают.

– Вызывают, да что вы говорите? И кто же?